|
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
|
| Хотим мира - готовим к войне. |
“...Кошмары бывают у того солдата,
который стыдится того, что сделал...”
(х/ф “Последний самурай”)
Si Vis Pacem, Para Bellum (лат.)
Хочешь мира - готовься к войне.
(Хотели мира – готовили к войне)
В середине девяностого года и прибыл к новому месту службы – город Майкоп в известную 9-ю кубанскую пластунскую дивизию. Лавры свои она по праву завоевала на полях Великой Отечественной. Но много воды утекло.… Теперь это было кадрированное (кастрированное) соединение, состоящее из таких же ущербных мотострелковых и танкового полков и отдельных батальонов. Унылое знакомство с боевой техникой, которую должен обслуживать сам, как командир разведывательной роты и два солдата, единственно занесённых в штатно-должностную книгу. Тоски добавляло и память о том, что ещё месяцем назад, в Германии доставляло удовлетворение от командования полнокровной ротой с вытекающими занятиями, стрельбами, учениями, сборами разведчиков. Физически ощущаешь, как теряешь квалификацию в управлении боевой машиной, работе с ПСНР-5 (переносная станция наземной разведки), СБР-3 (станция ближней разведки), дальномером…. Ныло сердце на утренних построениях, когда основной задачей являлось изо дня в день уборка территории, протирание пыли с БМП-шек, БРДМ-ов, и родной БРМ-ки. Господи! Неужели я когда-то мечтал избавиться от подчинённого личного состава и получить взамен метлу и ветошь?
Ну, чем заняться офицерскому составу? Ведь не царское это дело, капитану мести территорию. Собираются ротные и комбаты в кучу и посылают кого помоложе за водкой. Там, за стаканом, вспоминают те годы, когда служба была горячей и рисковой. Не прошло и года, когда вывели войска из Афгана, так что тема была весьма актуальной. Вот, дескать, это была работа, так работа. А сейчас…. К чему катимся, господа? Что нас ждёт? Ладно, мы…. Военные училища исправно поставляют новых выпускников, которые уже жалеют, что на их долю не досталось возможности повоевать. Бедные…. Знали бы они, что пройдёт чуть более четырёх лет и они, молодые ребята, в составе свежесформированной бригады войдут в Грозный, чтобы навсегда остаться там. Но до этого времени ещё далеко. А сейчас монотонная жизнь с утра и до вечера. Какие-то мобилизационные мероприятия с условным набором «партизан», партийные собрания с призрачными повестками дня, отправка техники на уборку урожая.
Задворки Великой империи на себе даже и не почувствовали грандиозных столичных событий 1991-го и 1993-го годов. 20-го августа 1991-го года всех офицеров дивизии собрали в солдатском клубе и объявили:
- В Москве прогрессивные силы взяли власть в свои твердые руки, и в настоящий момент проводятся мероприятия по укреплению вертикали власти…. Кто не согласен с развивающимися событиями, пусть берёт записку об аресте и следует на гауптвахту.
С белой костью страны, с элитой, со сливками общества…. как с быдлом…. Вышли, закурили. А черт его знает, чего они там замутили. Ладно, хуже, чем есть, вряд ли будет.
Несостоявшиеся майкопские путчисты, комдив, начальник штаба и иже с ними, после разгона «янаевых» остались все на своих местах, при своих должностях. Смешно было их слушать спустя каких-то четыре дня. Снова клятвы в верности Горбачёву. Вот как она выглядит, политическая проституция.
В июне 1993 года начальник штаба полка вызвал меня к себе и поставил наконец-то стоящую задачу:
- На сборы прибыли тридцать молодых парней, рядовых запаса. Ваша задача за три месяца подготовить из них командиров разведывательных взводов. В конце сборов состоится аттестация на присвоение им званий младших лейтенантов. Вам придаются группа офицеров для проведения занятий по всем основным предметам. Вы возглавляете эту учебную группу и лично отвечаете за учебный процесс.
Прямо скажу, распрямились плечи, извилины в голове вспомнили всё, чему учился и чему учил в Афгане, в Германии. И хоть изобразил на лице недовольство от лишней проблемы, а всё равно – хоть какое-то изменение в размеренной, застоявшейся, как вода в болоте, жизни.
Построились ребята. Весёлые…. Молодые…. Чего им так радостно? Тут, блин, в стране мыла нет, сигарет нет, ничего нет. А им весело. В основном, кавказцы. Но тогда не было термина «лицо кавказской национальности». Из тридцати человек пять русских, по паре ингушей, кабардинцев, балкарцев, осетин. Остальные все чеченцы. Сейчас трудно абстрагироваться, и воспринимать эту нацию так, как тогда. Как украинцев, белорусов, узбеков, казахов. Бедные наши дети…. Они сейчас даже вопросов не задают, как мы жили все вместе раньше. Вот так и жили. Мусса Мунаев – был у меня в Кандагаре супербойцом.
Почему-то я тогда тоже вспомнил о нём с тёплой ноткой.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! (Именно так я должен был обращаться с будущими офицерами, по указанию начштаба)
- Здравия желаем, товарищ капитан!- нестройным хором ответили жизнерадостные голоса.
Что ж, начало положено. Отведены места расположения, получено новое обмундирование, гражданские вещи сданы на склад. Зная о своём будущем предназначении, эти ребята не были похожи на призываемых «партизан» в обычном понимании этого слова. Надевая форму, они застегнули крючки воротников, достали где-то утюг и отгладили х/б, начистили сапоги. Внешне они уже были готовы стать командирами разведвзводов. Вообще, среди чеченцев бывало немного офицеров. Поэтому, думается, перспектива их очень радовала. Я, правда, не рассчитывал, что их прыть может продлиться и дальше. Но ошибся.
Характерно то, что с первого дня армейской жизни возникла большая разница между славянами и кавказцами. Русские парни абсолютно не интересовались ходом боевой подготовки. Глаза загорались лишь при виде оружия и техники. А вот теория плохо давалась. Никому не хотелось вести конспекты, отвечать на вопросы преподавателя. Зато чеченцы, ингуши, кабардинцы, балкарцы, осетины своим корявым почерком, старались записать каждое слово, каждую буковку, каждую схемку, чертёжик. Забрасывали меня и других преподавателей уймой вопросов. Такая любознательность всегда радует – значит, тебя слушают, значит, на тебя смотрят, как на спеца. Да и нам самим было интересно, когда со складов на свет божий вытащили снайперские винтовки, автоматы и пистолеты с приспособлениями для бесшумной стрельбы, подствольные гранатомёты, крупнокалиберные пулемёты «Утёс»; сняли с хранения БТР, БМП, БРМ, танк. Войсковое стрельбище и танкодром, безмолвствующие большую часть времени, предоставлены в полное наше распоряжение. На классных занятиях, перед тем, как перейти к изложению любой темы, я любил проводить тесты на память, наблюдательность и на общий кругозор. Задавались вопросы, на которые нужно было ответить на бумажке в течение 5 минут
1. Сколько ступенек на крыльце при входе в солдатскую столовую,
2. Назвать столицу Шотландии
3. ТТХ БТР-70
Каждый раз вопросы были разные, и эта «викторина» вносила оживление в учебный процесс. Однажды мои подопечные поймали меня на моём любимом коньке. Побывав не один раз в увольнении в Майкопе, задаёт мне один «умник» вопрос:
- Товарищ капитан, а скажите, пожалуйста, вот Ленин на центральной площади, какую руку поднимает вверх?
Ошибиться нельзя. Сколько раз с коллегами-офицерами под водочку или под коньячок я себя под этим Лениным «чистил»? Значит, так. Кепку, скорее всего он держит в левой руке. То, что на голове кепки не было, это я точно помнил. Раз левая рука занята, значит, вверх вознёс он правую руку. Гордый своим дедуктивным методом, я снисходительно выдаю ответ:
- Правую, товарищи курсанты, правую…
- А вот и нет, товарищ капитан. Он обоими руками держится за лацканы пиджака.
Общий смех. Что ж… проигрывать тоже надо уметь.
Но вернёмся к учёбе. С этими курсантами было интересно. Конечно же, страсть к соблюдению формы одежды моментально улетучилась. Конечно же, заставить их выйти на уборку территории, было практически невозможно. Но стоило выехать на стрельбище или на танкодром, не было крепче дисциплины и усерднее процесса усвоения материала. Ни патронов, ни «горючки» командование для них не жалело. Отвыкнув от армейских будней на гражданке, курсанты в своё удовольствие, вышагивали на рубеж открытия огня, как дети радовались своим попаданиям в мишень и сокрушались, если мазали. Не припомню ни одного случая нарушения мер безопасности. Никогда не наводили оружия на людей. Сейчас думаю про себя, идея с контрактниками, конечно же, имеет здравый смысл. Армии нужны не мальчики, но мужи. А, кроме того, понимаю, почему в свое время, так гремела Дикая дивизия своей храбростью. У любого кавказского мужчины загораются глаза при виде оружия. Признаюсь, что и в Афгане я чувствовал себя комфортнее, когда рядом были ребята с Кавказа. Они как будто не боялись смерти, в бою вели себя хладнокровно и бесстрашно. Глядя на сегодняшних своих подопечных, я улавливал сходство с их соплеменниками десятилетней давности. Военную науку они впитывали в себя основательно и упрямо. Их не надо было заставлять по несколько раз переснаряжать магазины и в очередной раз выходить на огневой рубеж. Они сами выпрашивали возможность лишний раз отстрелять, лишний раз отводить боевую машину. Как недостаток можно лишь отметить общие нелады в освоении переносной станции наземной разведки. Негласно считалось, что эта станция в бою штука лишняя. Да и чересчур заумно определять на слух в головных телефонах и на осциллографе шаги, да шум движущейся техники.
Без малого три месяца продолжались занятия. Было видно, как продвинулись курсанты в своих навыках и опыте. Офицеры-преподаватели не могли нарадоваться результатам своего труда. Когда подошла пора сдачи экзаменов, не было даже попытки пройти испытание на халяву. Если бы эти парни завалили сдачу, преподавательский состав даже не упрекнули бы. Не было плана, сколько командиров взводов должно было получиться. Да хоть ни одного. Но это были ещё те времена, когда получить заветную запись в военном билете о присвоении офицерского звания и такой романтической должности, было престижно, хотя бы в глазах земляков у себя на родине. Экзамены были сданы блестяще. Командование похвалило и учеников, и учителей. У всех было праздничное настроение. Было даже подобие некого торжественного выпускного вечера, куда с большим уважением были приглашены и наставники.
А через год началась война….
Я всё время думаю, как распорядился бог судьбами этих молодых, любящих жизнь, людей. Безжалостный каток войны не мог оставить ни одного из них на обочине. Животная ненависть без сомнения развела их по разные стороны баррикад. Приобретя профессиональные навыки ведения боя, они мастерски использовали их на практике. Русские по одну сторону, чеченцы по другую. Возможно, что в одном бою участвовали те, кто годом раньше спали на соседних койках, оставляли друг другу докурить сигарету, делились патронами на учебных стрельбах, травили анекдоты в перерывах между занятиями, сдвигали рюмки на выпускном вечере, обменивались адресами при расставании, звали друг друга в гости. Не знаю того злого демона, который позволил разворовать склады с оружием и боеприпасами, боевую технику на территории Чечни, не знаю создателя национального киборга, дослужившегося в советской армии до генерал-майора, пустившего русских из Чечни по миру и ввергнувшего свою малую родину и свой народ в многолетний хаос. Мне только горько оттого, что какой-то невидимый кукловод моими руками сотворил тридцать совершенных машин для убийств. Мне только грустно оттого, что выданные тогда «патенты» на младших лейтенантов-командиров разведывательных взводов, возможно, помогли кому-то стать бригадными и дивизионными генералами самопровозглашённой независимой Республики Ичкерия.
Сколько политического и финансового капитала заработали олигархи и чиновники, чьи имена на слуху по сей день? Что им скажет святой Пётр у ворот рая?
Мы устали внимать словесам демагогов,
Кто за тридцать монет, продал совесть и честь.
Верьте мне, господа, бог накажет их строго,
Если только, конечно, на свете бог есть.
|
| Пропасть... |
Вяло затренькал будильник. Михаил с огромным трудом разомкнул глаза. Мутному взору открылся надоевший до чёртиков холостяцкий интерьер его квартиры. Только на утреннюю похмельную голову Михаил время от времени ужасался скудности и пошлости своего существования. Стол, засиженный мухами, гора пустых водочных бутылок и несколько недоеденных консервных банок из солдатского сухого пайка. С трудом всплывал в памяти вчерашний день, - Михаил в который уже раз медленно довёл себя до состояния невменяемости, изредка беседуя сам с собой в перерывах между стаканами, а, чаще в молчаливом раздумии о той безысходности, в которой он оказался.
Шесть месяцев назад старший лейтенант Михаил Фомин прибыл из Афганистана в этот забытый богом туркменский городок и назначен командиром роты. Радость оттого, что вернулся с войны, что получил повышение по службе, растаяла через неделю. Больше всего удручало положение в роте. Стоя перед строем солдат, Михаил пытался найти в их лицах хоть тень интеллекта, хоть искру интереса к жизни.
- Боже мой, дегенераты какие-то, - сокрушался старлей, проведя первую беседу с сержантским составом. Но, самое обидное и огорчительное, что и офицеры, ставшие под его начало, встретили его, если не враждебно, то уж, во всяком случае, не с распростёртыми руками. Впоследствии оказалось, что своим прибытием Михаил перешёл дорогу в карьере одному взводному. Другой же, побывав в своё время ротным, теперь в свои тридцать лет стал законченным алкоголиком.
Однако Михаил не собирался просто так складывать крылья. Его богатому воображению уже виделась радужная картина. Перед строем занюханного полка торжественным маршем вышагивает подтянутое подразделение капитана Фомина. Проверяющий офицер с удовлетворением делает пометки в блокноте. А вот рота уже на стрельбах. Возбуждённый полковник-председатель проверочной комиссии крепко жмёт руку Михаилу и растроганно произносит:
- Спасибо, капитан! А я уже и впрямь решил, что выродились настоящие офицеры.
А в Москву уже летят представления на досрочное звание, на вышестоящую должность. Такие грёзы побуждали к действию.
Но очень скоро оказалось, что рота была в подчинении у Фомина с подъёма до завтрака и с ужина до отбоя, а посему качественно получались лишь зарядка да вечерняя проверка. Скулы сводило у ротного, когда солдат уводили на хозяйственные работы. Никогда не отпадала необходимость класть кирпичи, отрывать котлованы, строить заборы и убирать мусор. А обучать стрелков, строевиков, механиков, водителей, разведчиков достаточно было только на бумаге, в отчётной документации – журналах боевой подготовки и бланках расписаний.
Михаил не мог угомониться и пошёл к командиру полка.
- Эх, батенька, - устало протянул полковник Агзамов, - от каждодневных проблем нам никуда не уйти, а истинная заслуга командира роты как раз и состоит в том, чтобы именно в этих условиях вывести роту в передовые.
- Как? – чуть не сорвалось с уст Михаила. Но он тут же осёкся. Понял, что совсем не то и не так хотел сказать командир полка. Да не сказал. То ли погоны не позволили, то ли ещё что.
А через месяц старший лейтенант Фомин так прочно увяз в ротной канцелярии, что уже ни о чём не заикался. Без старшины и техника все проблемы упали на его плечи – портянки, простыни, вещевые и продовольственные аттестаты, книги учёта имущества, неисправная техника и т.д. Командиры взводов лениво обозначали свою деятельность и откровенно радовались промахам молодого ротного. А тут получила подтверждение ещё одна истина – там, где начинается работа, кончается дисциплина. Михаил не успевал реагировать на все случаи пьянок и драк в роте. По сути дела, всё разбирательство должно пройти за ночь потому, что утром все пьяницы и драчуны должны идти на работы. И посыпались на офицера бесконечные взыскания, которые и ввели его вконец в состояние меланхолии.
Михаил посмотрел на жизнь в полку другими глазами. Большинству офицеров и прапорщиков служба в полку давно уже стала тяжёлым, неприятным, но обязательным бременем. Причём, выполнение служебных обязанностей заканчивалось, как правило, сразу же после утреннего полкового развода на занятия (понимай - на работы). Одни с полкового плаца бежали в магазин за водкой и коротали потом время где-нибудь на пустыре. Другие до одури резались в карты у кого-нибудь в каптёрке, опять же на водку. Третьи украдкой проникали в квартиры жён офицеров-службистов и пьяниц, где самозабвенно занимались любовью. И лишь единицы из числа будущих карьеристов штудировали в тиши кабинетов уставы, наставления, готовя себя к академии и презирая остальных за их слабости и низменные страсти.
Михаил всеми силами старался примкнуть к последним, ибо не терял надежды на лучшее будущее. Но разочарования в службе оказались сильнее, и, однажды под вечер Фомин впервые оказался в офицерском кафе.
Не будучи искушённым в местном этикете, Михаил скромно занял столик в углу. Среди завсегдатаев кафе приход новичка не остался незамеченным. К его столику уже не совсем твёрдой походкой приблизился старший лейтенант Князев. Он был уже в том возрасте, когда его сверстники ходили майорами.
- Привет, Мишаня! Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! Не желаешь угостить?
Михаила передёрнуло от такой фамильярности. Никогда на службе их пути не пересекались, а тут, ишь ты, и как звать знает…
- О! Да я вижу, тут идёт борьба с алкоголизмом, - продолжил наведение мостов Князев, не заметив на столе привычного напитка, - а я и не знал, что у нас тут и кофе подают.
Михаил кивнул, непонятно на какой вопрос отвечая, и жестом пригласил Князева к столу. Бойкая официантка мигом заставила столик запотевшей бутылкой водки и лёгкой закуской. Князев привычным движением разлил водку по гранёным стаканам и высокопарно произнёс:
- За знакомство! Валерий.
- Михаил.
Выпили. Символически закусили огурцом.
- Я давно наблюдаю за тобой, Миша. И даже не хочу тебя ни о чём расспрашивать, Напротив, если ты не возражаешь, я сам расскажу, о чём ты сейчас думаешь и чего желаешь.
- Ты что, прорицатель?
- Ага, что-то в этом роде. Итак, ты окончил училище с красным дипломом. Затем, движимый высокими идеями и честолюбивыми планами, напросился в Афган. Там, не в пример умным и красивым, навоевался, заработал дырку в грудь, орден на грудь, а с орденом очередной заряд активности. В это туркменское пекло ты приехал максимум на год, зарекомендовать себя, получить повышение и свалить отсюда или в академию, или в центральный округ, или за границу. Но тебя преследуют неудачи. А, кроме того, твоя жена не хочет ехать в эту Тмутаракань.
Михаил рассмеялся:
- А вот и нет, цыганка старая! Во-первых, у меня синий диплом, а, во-вторых, я не женат.
- И цыганка имеет право на ошибку. А в остальном, выходит, я прав?
Не хотелось Михаилу говорить на эту больную тему. И к его радости Князев сам перевёл разговор:
- Какое уж там прорицательство. Я сам прошёл через это. И давно уже мог быть комбатом, а, может быть, и начальником штаба полка. У меня тесть знаешь, кем был?
- А что, умер?
- Да нет, я с женой развёлся. Вообще, передумал я делать карьеру. Не хочу быть холуём и лизоблюдом. Хочу на гражданку, у меня эта армия вот где сидит.
И при этих словах Валерий хлопнул ладонью по шее.
- А чего же ты служишь? – удивился Михаил.
- Ха! А ты знаешь, как тяжело отсюда уйти? Ты хоть водкой залейся, забудь дорогу в полк – тебя всё равно будут воспитывать. Я уже два суда офицерской чести прошёл, из партии сразу же выгнали, а когда документы на увольнение послали, сверху ответ – сами виноваты, воспитывайте!
- А что делать то?
- Ха-ха-ха! Что делать? Вот здесь сидеть и пить.
Князева уже порядочно развезло. Он перевернул пустую бутылку вверх дном, вылив последние капли на несвежую скатерть, и махнул официантке – неси ещё.
Михаил тоже почувствовал кружение в голове. Но уходить не хотелось. Ему вдруг показалось, что боль неудач отпускает, и теперь уже не стыдно было признаться, что “старая цыганка” действительно вещун. Подвыпивший молодой старлей уже хотел вступить в спор – кому угощать, но тут за спиной раздался приятный женский голос:
- Привет, мальчики. Я вам не помешаю?
- О, Мариночка, как можно? – засюсюкал Валера, - Вы нас очень обяжете…
Язык Князева безбожно заплетался, и витиеватый комплимент застыл на полуслове. Женщина была красива. На вид лет тридцати, одета с безупречным вкусом. Чёрные, как смоль волосы мягко лежали на плечах. Искусный макияж выгодно подчёркивал карие глаза и пухлые чувственные губы. Больше всего Михаила поразили её, будто точёные, ноги, колени которых соблазнительно прикрывались юбкой из неземного материала. Само присутствие этой прекрасной незнакомки как-то не вязалось с убожеством кафе-забегаловки. Михаил оробел и ничего не смог прибавить к лепету Князева.
Женщина, преодолевая какую-то внутреннюю неприязнь к нетрезвому офицеру, спросила:
- Что же Вы, Валера, не представите нас друг другу? Мне прямо неловко навязывать вам своё общество…
Князев вскочил, попытался щёлкнуть каблуками и произнёс, видимо, последние членораздельные фразы:
- Рекомендую, старший лейтенант Фомин Михаил, герой Афгана, храбрый офицер, прекрасный товарищ, и несравненная Марина Николаевна! Прошу любить и жаловать!
Выпалив эту заученную фразу из какого-то пошлого старинного романа, Князев полностью потерял способность к ясному мышлению. Хлобыстнув ещё один стакан водки, он ушёл в себя, бормоча под нос о том, как опротивела ему армия.
А Марина и Михаил всматривались друг в друга, уже без слов проникаясь симпатиями. Михаил хотел как-то нарушить затянувшуюся паузу, но Марина опередила:
- Михаил. У Вас хорошее имя. Звучное имя. А можно мне называть Вас просто Миша? Я часто видела Вас в городке. Вы выглядите таким гордым и неприступным. Трудно быть героем?
- Марина Николаевна, зачем Вы…
- Не хочу быть Мариной Николаевной. Это для таких, как он, - она кивнула в сторону Князева, - моё отчество, как щит от фамильярности. А с Вами я не хочу выглядеть пожилой учительницей начальных классов. Зовите меня Мариной.
- Я постараюсь. Но скажите мне прежде, зачем Вы хотите меня унизить? Мы ведь с Вами едва знакомы.… О какой гордости идёт речь? Вы меня совсем не знаете.
- Не знаю, - лукаво улыбнулась Марина, - но хотелось бы узнать… Миша, закажите что-нибудь. Я и сама могу. Но неудобно как-то в обществе с кавалером.
Смутившись, молодой человек, ругая себя за недогадливость, поспешил принести бутылку шампанского и вазу с фруктами. Эффектно хлопнув пробкой, разлил пенящийся напиток в настоятельно вытребованные бокалы (не из стаканов же пить), поднёс Марине и вопросительно взглянул на неё.
Марина рассмеялась, глядя на него:
- Миша! Ну, Вы прямо, как хорошо вышколенный… солдат (“Хотела сказать – лакей” – с обидой подумал Михаил.) Ну, возьмите же, наконец, всю инициативу в свои руки! Ну? Ваш тост?
- Я хочу выпить за наше знакомство. Мне кажется, оно будет приятным.
- Прекрасно сказано. С удовольствием присоединяюсь.
Выпили. Холодное шампанское приятно “обожгло” горло, однако занять даму завлекательными речами Михаил по-прежнему не мог. За годы Афгана и дни здесь вконец утратилась способность к флирту. Да и уместен ли был бы флирт с этой необыкновенной женщиной?
- Знаете, Миша, - надкусив виноградинку, продолжила Марина, - Вы – странная личность для наших мест. Чураетесь больших компаний, не играете, как многие здесь, в карты, вместо водки пьёте со мной шампанское, что само по себе тут является, чуть ли не признаком дурного тона. Эта непохожесть на других и зародила мысли о гордости и проч. Хотя, не скрою, этим Вы и интересны мне. Скажите, что Вы не сердитесь на меня.
Всё сказанное Михаил воспринял не иначе, как комплимент в свой адрес. Застенчивость окончательно исчезла, и захотелось понравиться этой женщине:
- Сердиться на Вас – значит, признать правоту Ваших предположений, Марина Ник…, простите, Марина. По-моему, самое худшее в жизни, это быть непонятым или неправильно понятым. Вот и Вы неправильно поняли меня. Должен огорчить Вас… Я не ханжа, и все пороки, перечисленные Вами, свойственны и мне. Я люблю большие компании, но близких и надёжных друзей, во-вторых, я считаю себя неплохим игроком в преферанс, но с людьми серьёзными и порядочными, и, уж конечно, не на водку. Ну и, наконец, водку я пью, но не привык разбавлять её работой и наоборот.
- Какой у Вас философский склад ума! Сколько Вам лет, Миша?
- Ну вот. Вы опять хотите поставить меня на место.
- Господи! Какой Вы колючий! Давайте лучше выпьем. Предлагаю выпить на брудершафт и перейти на “ты”. Тогда Вы не будете думать, что я хочу поставить Вас на место.
Чокнулись, выпили, шампанское слегка ударило в голову, и Михаил испытующе посмотрел на Марину – целоваться надо?
Марина угадала немой вопрос:
- Да, Миша, действительно здесь целоваться неудобно.
Он кивнул, но подумал про себя: “Она, значит, замужем. Но поцелуй всё-таки за мной”. Впервые за долгое время Михаил обрёл душевный покой. В обществе с Мариной он забыл о служебных неурядицах, об одиночестве. Беседа текла, как ручеёк и доставляла обоим огромное удовольствие. У стойки бара заиграл магнитофон. Зазвучала, забытая прежде, но такая приятная музыка, что Михаил не выдержал:
- Жаль, что здесь не танцуют, а то бы обязательно набрался смелости и пригласил бы тебя.
- Приглашение принимается, мой смелый рыцарь, только при условии, что ты пригласишь меня к себе домой. Как думаешь, это не наглость с моей стороны?
Михаил поверить не мог, что женщина, которую он уже обожал, сама предложит то, о чём он и мечтал. Главное, не выдать своей чрезмерной страсти и ответить в том же тоне:
- Условия принимаются, наглости не замечено.
Они вышли на совершенно тёмную улицу. Михаил охватил Маринины плечи, прижал к себе, нашёл губами её губы и жадно приник к ним. Он почувствовал дрожь, пробежавшую по её телу, почувствовал все её десять пальцев, гладивших его спину и плечи. Михаил опустил руку на ягодицы, ещё ниже, приподнял юбку и нащупал верхний край ажурных чулков. “Господи, - пронеслось в голове, – чулки в Туркмении, это, как верблюд на полюсе”. Однако физическое ощущение их руками настолько возбудило его, что остановить мог только насмешливый голос Марины:
- Что-то совсем непохоже на братский поцелуй
У Михаила внутри оборвалось: “Всё, не пойдёт”
- Веди меня, мой смелый рыцарь, - развеяла Марина его страхи.
Михаил тихонечко отомкнул дверь квартиры. Страшно не хотелось включать свет и показывать убогость комнаты. Слава богу, Марина и не просила об этом. Они наощупь прошли в глубину комнаты и сели на кровать.
- Ну что, приглашай танцевать.
Но обоим предложение показалось таким абсурдным, что они рассмеялись. Михаил осторожно взял Маринины ладони и прижал к своим щекам. Длинные, аккуратно отполированные ногти ласково царапали лёгкую щетину. Отвыкший от женских прикосновений, Михаил жадно вдыхал забытые запахи. Он, то зарывался в шелковистые чёрные волосы, то опускал голову на колени Марине. Эти каскады запахов уносили бедного юношу в мир больших городов с их площадями, фонтанами, театрами; в мир других отношений между людьми; в мир других ценностей, в мир его детства.
Марина, смущённая необычным для неё проявлением чувств, сама испытывала неведомое доселе блаженство от этих мужских прикосновений. Михаил уже не казался ей стеснительным мальчишкой. Искра приближающегося оргазма несколько раз пробегала у неё между ног, низу живота, спине; а она даже юбку ещё не снимала…
- Родненький! Боже, что со мной?! Я умру сейчас…
Михаил нежно, почти бестелесным прикосновением стянул с неё юбку, блузку, бюстгальтер, трусики. Марине казалось, будто беличья кисточка скользит по её телу, то тут, то там…
Наступило утро. Михаил раскрыл глаза. Несмотря на вчерашнюю мешанину из напитков, голова на удивления была ясной. Осторожно вытянув руку из-под Марининой головы, взглянул на часы – было без пяти минут семь. На сон ушло не более двух часов, а сил и настроения на троих хватит. Хотелось определить – спит ли Марина или собирается с силами, чтобы встать. Дрожащие ресницы выдали женщину. Утро без макияжа, хоть и не портило, но явно выдавало её возраст. Марина будто почувствовала взгляд на себе:
- Тебе пора?
- А тебе?
- Давно уже.
Она встала, завернулась простынёй и прошла в ванну. Михаил, стыдясь несвежей постели, быстро накрыл её одеялом и направился на кухню варить кофе. В ожидании Марины он пытался оценить происшедшее. Ночь была ошеломляющей, никогда прежде Михаил не встречал такую ненасытную женщину. Она предавалась любви так, как будто на рассвете шла на эшафот. Под конец Михаил чувствовал себя обескровленным и истощённым. Искушённая в сексе, Марина, не стыдясь, склоняла его к таким вещам, которые молодому человеку даже в голову никогда не приходили. Но, главное, что пытался понять Михаил – была ли это мгновенно охватившая страсть или обычная постельная интрижка. В этот момент на кухню зашла Марина, уже одетая, с вновь нанесённым макияжем. Молча села за стол, взяла чашку с кофе, сделала глоток. Михаил не выдержал тишины:
- Чего же мы молчим?
- А о чём говорить?
- Ты замужем?
- Да. А в каком ещё качестве я могу жить в этой дыре?
- А в этом качестве тебе нетрудно было провести ночь со мной?
- Грубишь. Ты говоришь со мной в таком тоне, как будто после этой ночи получил права на меня.
Михаил усмехнулся:
- Ну, да, французы говорят, что совместно проведённая ночь ещё не повод для знакомства.
- Миша, - вспылила Марина, - это пошло. У меня такое впечатление, что мы вчера чересчур старались выглядеть порядочными, а сегодня в этом необходимости нет. Я стараюсь не задевать твою личную жизнь; будь добр отвечать мне тем же. И потом, неужели больше не о чем разговаривать?
- Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь. Но ведь получается, что я чем-то нарушил твой покой. Надо же дать какое-то определение тому, что происходит.
- Эх, Миша, я тебе ещё вчера говорила, что ты неисправимый философ. Разве я требую от тебя объяснения, обещания…
- - - - - - - - - - - - - -
Многое изменилось с той незабываемой ночи. Старший лейтенант Фомин стал откровенно тяготиться службой. Раздражало, если на утреннем разводе командир полка оставлял часть солдат в распоряжении Михаила. Сам себя успокаивая, что с пятью-шестью подчинёнными бессмысленно проводить какие-либо занятия, командир роты торопливо отправлял солдат либо в парк под руководством командиров взводов обслуживать технику, либо на бесконечную уборку территории, либо ещё куда-нибудь. Временами он с ужасом понимал, что солдаты предоставлены сами себе, взводные сами себе, а он сам себе. На ум приходила присказка – кошка бросила котят, пусть ……., как хотят. Страшно было признаться самому себе, насколько неистово страсть к этой женщине поглотила его. Эта страсть парализовала его волю, лишала твёрдости и, пожалуй, достоинство.
Хотя на следующий день после ночи любви Михаил узнал, что Марина – жена майора Пастухова, начальника штаба полка, этот факт не шокировал его. Напротив, это обстоятельство придавало определённый шарм их связи, ибо выходило за рамки обычной интрижки с какой-нибудь полковой дамой. Не мог Михаил поставить в один ряд с другими женщинами ту, которая казалась чуть ли не богиней, Венерой Милосской. Однако чувство такта не позволяло юному любовнику проявлять амикошонство и фамильярность к Марине. Боясь скомпрометировать её при случайных встречах, он обменивался с ней лишь кивком и ускорял шаг. Вся надежда была только на вечерние часы в офицерском кафе.
Но Марина, оказывается, была нечастой его посетительницей. Много вечеров пришлось провести за столиком в одиночестве или в нежелательных компаниях. Смена образа жизни породила долгие раздумья.
Что толкает женщину на измену? На первый взгляд, семейные неурядицы, необустроенность быта, отсутствие цивилизации во всех её проявлениях, невнимание и пьянство мужа, его загубленная карьера. Но жизнь не укладывается в привычные рамки, Присмотревшись к семье своего взводного старшего лейтенанта Фисенко, законченного алкоголика, Михаил не переставал удивляться. Окончательно потеряв веру и надежду в лучшую долю, потеряв привычный человеческий облик, Фисенко продолжал нежно и трогательно любить свою жену, тихую и неприметную. Как-то раз, как обычно пьяный, пришёл он домой. Жена гладила бельё. Увидев мужа, она принялась причитать, что де загубил он ей жизнь, умереть хочется. Не найдя слов оправданья и желая хоть как-то искупить свою вину, Саша Фисенко произнёс:
- Ларисонька! Ох, как же я тебя люблю!
И с этими словами, как бы в доказательство, он взял раскаленный утюг и прижал к своему плечу. Рыдающая жена бросилась на грудь мужа. Эта иезуитская клятва оказалась красноречивей долгих признаний и оправданий. Пьяная выходка, скажет кто-то. Может быть…. А чем объяснить тот случай, когда жена Фисенко, Лариса чуть не выцарапала глаза соседке после того, как та попыталась пожалеть её за жизнь с алкоголиком:
- Не смей своим грязным языком трогать моего мужа!
Совсем иначе было в семье Пастуховых. Муж – блестящий и перспективный офицер, недавно с академии, скоро в Германию. Заботливый отец, любящий муж. Наверняка, иногда дарит жене столь редкие здесь розы. Марина эффектная, если не сказать обворожительная, женщина. Держится с достоинством и даже с некоторой холодностью с теми, кто “ниже её ростом”. Благополучная, на первый взгляд семья, а вот….
Жизнь состоит из парадоксов. Запах палёной кожи говорит о любви убедительней, чем свежие алые розы; вечно пьяный муж – ближе и роднее, чем холёный, уверенный в себе и в завтрашнем дне супруг. “Вот, где нашло приют постоянство”, - сказал бы Александр Дюма устами Атоса.
Впрочем, с каждым новым днём, проблемы морали всё меньше волновали Михаила. Древние инстинкты самца взяли верх над сомнениями. Молодому человеку льстило, что такая женщина отдала ему предпочтение. Обладать подобным совершенством – разве не вожделенная мечта любого мужчины? Была ещё одна подленькая мыслишка – наставил, мол, рога майору, который в силу своего служебного положения частенько объявлял взыскания нерадивому старшему лейтенанту. Щенячий восторг порой во время офицерских попоек готов был вырваться наружу в виде пошлого рассказа в компании: “ Вы не представляете, мужики, с кем мне однажды удалось переспать!” Но провидение всякий раз удерживало его.
Минуло более месяца с той ночи. Михаил потерял всякую надежду на встречу с Мариной, когда однажды вечером вошла она. У Михаила захватило дух, сердце застучало с бешеной скоростью, а в голове пронеслось: “О, боже, кажется, я люблю её…. Вот что значит истинное наслаждение – увидеть её и умереть от инфаркта”
Марина прошла к стойке, что-то заказала, затем повернулась в поисках свободного столика. Её подход к столику Михаила не вызвал никаких подозрений относительно симпатий к его хозяину.
- Свободно?
“Занято”, - сказал про себя Михаил, а вслух:
- Конечно.
Марина села:
- Привет. Как поживаешь?
- Не знаю. Наверное, так, как ты спросила – просто поживаю.
- Что так мрачно?
- Я люблю тебя.
- Давно не приходилось слышать признаний в любви. Приятно.
- Коллекционируешь?
- Нет
Официантка принесла для Марины рюмку ликёра и чашку кофе. Михаил переспросил:
- Ну что скажешь в ответ?
- А что я должна сказать? Я замужем. У меня прекрасная дочь.
- Разведись.
- А потом?
- Мы поженимся. Ребёнка я удочерю.
- Ты предлагаешь вместо дворца рай в шалаше?
Михаила покоробило от этих слов. В них сквозил неприкрытый цинизм.
- Марина, неужели ты такая практичная женщина, что для тебя внешнее благополучие важнее любви?
- Ты прав, мне хочется благополучия, тепла и уюта. Всё это даёт мне мой муж. И потом, как тебе не покажется странным – я люблю его.
- Не понял, - у Михаила действительно не укладывалось в голове, - разве можно так?
- Эх, Мишенька, - смягчилась Марина, - знать бы, как может сложиться жизнь, многое сделал бы иначе. Мне уже тридцать. В девятнадцать точно знала – чего хочу от жизни и от мужа. Сама дочь военного, я прекрасно знакома с кочевой жизнью офицера. Павел, мой муж, любил меня со школы. Он был тогда в десятом классе, а я в восьмом. Боже, как он трепетно ухаживал за мной, какие нежные письма писал все четыре года, пока учился в училище. Незадолго до выпуска сделал мне предложение. Я согласилась, но выставила очень жёсткие условия. Сказала, что меня не устраивает походная жизнь офицерской жены, нуждаюсь в театрах, приличном обществе. Потом определила ему, через сколько лет он должен стать командиром роты, начальником штаба батальона, в каком году поступит в академию. И ты знаешь, Паша год в год выполняет эти условия. Вот разве что в академию поступил лишь со второго раза, зато, минуя должность командира батальона, назначен после академии сразу начальником штаба полка. А ему ведь всего тридцать два года. Конечно, я всё это время помогала ему, как могла. Но, главным образом, такой взлёт в карьере получился благодаря его уму и целеустремлённости, а ещё, надеюсь, потому, что он боится потерять меня. Истекает срок моего добровольного согласия на затворничество в дальних гарнизонах. И Павел выхлопотал направление в Германию. После Москвы мне тут в этой дыре особенно противно, гораздо больше, чем тебе. Мне неприятны местные полковые дамы. Они упростились до состояния амёб. Занятий всего - поскандалить с мужем из-за загубленной молодости, посюсюкать с сопливыми детишками, да облить грязью соседку. Представляю, с какой радостью перемыли бы они мне косточки ну, хотя бы, за связь с тобой.
Марина прервалась, чтобы отпить ликёра и кофе. Михаил закурил уже четвёртую сигарету, осмысливая сказанное. Ему захотелось определиться, к какой категории относится он сам – членом приличного общества или неприличного, перспективным офицерам или неудачникам, простейшим амёбам или сложным организмам. Хотелось утешить самого себя: смотри – три года офицером, а уже ротный, орденоносец, имеешь опыт боевых действий. Потом вспомнилось утреннее увиливание от занятий с собственными солдатами – стало неуютно от стыда.
Марина тем временем продолжала:
- Только теперь, спустя годы, я поняла, что когда я ставила Павлу условия, забыла сказать главное – чтобы он любил меня так же, как тогда, в десятом классе. Кажется, скажи я ему тогда об этом – не жалела бы сегодня ни о чём. Он любит меня без сомненья, но…( Марина усмехнулась) странною любовью. По-моему, у меня появилась соперница – служба. Даже дома он не перестаёт по телефону командовать полком. С каким рвением он собирается на совещания, учения, командировки. Конечно, по возвращении букеты живых цветов, рассказы о впечатлениях, ночные ласки. Но цветы мне кажутся из пресс-папье, рассказы неинтересными, а ласки неискренними. Живём в интиме в лучшем случае два раза в месяц. Хотя, и не это главное. Вокруг мне все завидуют, пророчат быть генеральшей. Но, чувствую, зависть чёрную, убить готовы. Жена командира полка, хоть и выше по рангу, но знает, что её мужу с этой должности только на пенсию. Раньше хоть дочка скрашивала недостаток внимания мужа. Но сейчас она у моих родителей, учится в третьем классе, здесь, в Туркмении, разве учат!? Иной раз хочется крикнуть мужу – стой, посмотри, что стало с твоей женой, пока ты делаешь свою карьеру? А потом одёрнешь себя – ты же сама этого хотела. Кроме того (Марина деланно рассмеялась), я боюсь, что если поставлю его перед выбором: я или служба, он выберет службу.
Марина горестно вздохнула и умолкла. Михаилу хотелось как-то разрядить обстановку:
- Так заключи договор со мной, не забыв на этот раз включить пункт насчёт себя. Ты всю жизнь будешь моей путеводной звёздочкой. Это серьёзное предложение.
Женщина грустно улыбнулась:
- Во-первых, вряд ли я соглашусь начать жизнь сначала. Во-вторых, никакая женщина не сможет быть путеводной звёздочкой больше одного раза. Ну, а в-третьих, я люблю мужа, сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо.
- А как же наша ночь?
- Миша, это была попытка убежать от себя. Я потеряла власть над мужем и была вне себя от этого. Хотела наказать его, а наказала себя. Теперь я боюсь потерять мужа.
Михаил отбросил все высокие чувства, ему хотелось близости с этой женщиной.
- Пойдём ко мне! – без обиняков предложил он.
- Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? Остынь, Миша. Оглядись вокруг, сколько хорошеньких женщин, которые пойдут за тобой, только помани.
Михаил чувствовал, что с потерей этой женщины он теряет смысл жизни. Вконец утратив контроль над собой, жёстко произнёс:
- Ну, а если я пойду к твоему мужу и расскажу, что ты моя любовница?
Взгляд Марины потемнел от гнева. Ни страха, ни раскаяния не увидел Михаил на её лице. Как хлёсткими пощёчинами она ответила:
- Ты не пойдёшь к нему потому, что ты трус. Только трус способен так низко шантажировать женщину. Ну, а если пойдёшь… что ж… я на коленях буду вымаливать прощения у мужа, поползу за ним на край света. А если не простит, буду одна воспитывать дочь всю жизнь, проклиная тебя и себя за минутную слабость. Господи! Да ты мизинца моего мужа не стоишь! Мужчина! Только что в штанах! И я, хороша шлюха, коль польстилась на такую мразь!
Марина резко встала и вышла из кафе, нисколько не заботясь, что громким уходом привлекла внимание всех присутствующих.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Вяло затренькал будильник. Михаил с огромным трудом разомкнул глаза. Страшно болела голова. Пытаясь сосредоточиться, Михаил поискал на столе, чем похмелиться. Ничего не было. Вот уже пятый месяц утро начиналось таким образом. Потом поиски денег, водка и тяжёлая бессмысленная пьянка до глубокой ночи с друзьями, имён которых он даже и не знал. Хотя, постой, вчера заходил Валерка Князев, новости принёс. Пришёл приказ о снятии старшего лейтенанта Фомина с должности командира роты. И что-то ещё.… Вот, блин, память.… А! Майор Пастухов убыл вместе с семьёй в Германию, к новому месту службы. Ну и чёрт с ними! Где бы денег занять?
|
| Транзитный пассажир |
Скорый поезд «Москва – Тула» замедлял свой ход после ночного бега по бескрайним полям России. Конечная станция. Из купейного вагона на перрон тульского вокзала неспеша вышел молодой человек лет 25-ти. Его никто не встречал. Не обременённый багажом, держа в руке лишь лёгкий чемодан, он твёрдым шагом направился к стоянке такси.
- В гостиницу, - небрежно бросил он водителю.
- Какую?
- Приличную…
Администратор гостиницы, женщина бальзаковского возраста с обличьем вышибалы, категорически замахала руками, - какие, мол, номера? Люди сутками ждут освободившиеся…
- А Вы поищите!
Отсутствие жалкого просительного тона, небрежные ленивые манеры пришельца вконец выбили почву из-под ног изумлённого администратора:
- Но «Люкс» - то Вы не возьмёте?
- Именно «Люкс» и возьму
Двухкомнатный номер претендовал на «Люкс» с большой натяжкой. Старый обшарпанный чёрно-белый телевизор, давно нестиранные шторы, жёлтые ванна и туалет, постельное бельё, хоть чистое, но ветхое, - кажется, - ткни пальцем и дырка…
- Послушайте, как Вас там, - надменно обратился новый постоялец к ошарашенной администраторше, - я намерен заняться делами в вашем городе. Потрудитесь привести номер в соответствие с требованиями!
- Будет исполнено, - пролепетала побледневшая женщина.
Эх! Нет ничего действеннее против местных царьков и хамов, кроме, как вежливая грубость и грубая вежливость. А, если к этому добавить краткий перечень бюрократических терминов типа “соответствие”, “ требования” и т. д., - это и будет стандартным набором, которым пользовался ещё в незабвенные времена Остап Берта Мария Бендер Бей.
Алексей Ромашов (а именно так звали молодого человека) вышел на людную центральную улицу города. Дел, собственно, никаких у него не было. В этом городе у Алексея не было ничего – ни родных, ни друзей, ни знакомых. Не было мест, связанных с приятными воспоминаниями; вызывавших ностальгию о былых временах. Этот город был чужд Алексею. Раздражение вызывали по летнему буйная растительность, бодрые голоса прохожих. В этом городе жила бывшая жена Алексея.
Короткая, как жизнь мотылька, вспыхнула и угасла Алёшкина любовь. И дело совсем не в том, что Ромашов оказался ветреным и легкомысленным человеком. Напротив, он был без ума от своей жены. Ленкину фотографию он носил в кармане гимнастёрки, в медальоне на шее, на прикладе автомата прикреплённую кнопками. Каждую минуту черкал сумасшедшие письма “ дорогой, любимой, единственной”… А вон как вышло… Жестокая, циничная Ленкина измена, до смешного легко вскрытая, обрамила “любовь” в чёрную траурную рамку. Ладно бы уж, когда муженёк воевал в Афгане. А то чуть ли не на глазах. И как только Лёшка не умер от горя?! Как не спился от тоски?... Лейтенант Ромашов сумел взять себя в руки, не стал искать свою пулю в бою, забвенья в вине. Именно жизнью можно доказать, что конец света пока ещё не наступил, а будущее всё также прекрасно.
Сослуживцы заметили, что Алексей в бою стал осторожен, хоть и не труслив; более приветлив с друзьями (раньше “любовь” затмевала), но более жесток к врагам. В каждом душмане он видел личного врага, посягнувшего на его жизнь. С утратой чувств Ромашов на многое приобрёл свой собственный взгляд. Война в Афганистане перестала быть для него дружественной помощью братскому народу. “ Американцы-то честнее были, - думал Алексей, - когда говорили, что вторжение во Вьетнам - защита жизненно важных интересов США” А пресловутый лейтенант Колли, который сжёг дотла вьетнамскую деревеньку Сонгми, стал находить понимание в сердце Ромашова. Можно копать глубже и глубже, коснуться времён Ивана Сусанина, войны с Наполеоном, отечественной войны 41-45 годов… и сделать выводы – борьба с партизанами не имеет правил, в этой борьбе нет места снисхождению, милосердию. Здесь все средства законны и хороши. В Европе, уж, коль проиграно генеральное сражение, пожалуйте ключик от города, от крепости! Страна сдаётся на милость победителю. Может, это и отличает варварство от цивилизации?! Но как бы там не было, нынешний лейтенант Ромашов, если ввязывался в бой, то до полного уничтожения; если налетал на засаду, никогда не отступал, дрался до остервенения, награждал врага морем огня, пленных не брал, порой самолично расстреливал их. Свои потери бесстрашный офицер окупал десятикратно. Жалобы старейшин, командования афганских частей никогда не трогали Алексея. А на упреки, замечания и взыскания своих начальников отвечал: “ Если вы можете воевать по-другому и лучше, идите вместо меня”. И случилось то, что должно было случиться. Душманы спешно снимали засады, едва завидев бортовые номера БТРов взвода бешенного шуравикомандора, а недобрая слава прокатилась за пределы кандагарской провинции. Ходили даже слухи о солидном вознаграждении за голову “Росомахи” – под таким позывным знала его душманская братия, ненавидевшая и одновременно восхищавшаяся им, как воином.
Командование не жалело чернил на представления его к наградам за “беспримерное мужество”, а политработники также не жалели сил в приостановлении наградных за “неоправданную жестокость и самоуправство”.
“Собаки лают, а караван идёт”, – считал Алексей, компенсируя невнимание к себе трофейными деньгами, телевизорами и магнитофонами. Не один офицер мог поблагодарить Ромашова за милый презент, чтобы “жизнь не казалось такой скучной в этой дыре”. У многих вызывало зависть то обстоятельство, что лейтенант Ромашов мог позволить себе выписать из Кабула через лётчиков виски, джин, а на офицерской пирушке великодушно выставить “заморские напитки” на общий стол. Так незаметно пролетел второй и последний год службы в Афгане. Фортуна не имела права уж совсем обойти вниманием своего баловня. Два ордена “Красной Звезды”, досрочное звание старлея, должность командира роты в обмен на ранение, контузию, желтуху, могли порадовать разве что родителей. Сам же Алексей давно освободился от юношеских иллюзий. Афганские пески, казалось, добавили ему десяток лет, но лишили цели. Однако житейские проблемы да служебные обязанности придавали смысл бренному существованию. Вот и сейчас была необходима последняя встреча с бывшей женой, чтобы забрать личные вещи, кое-какие документы, да гитару, которой Ромашов очень дорожил.
Предстоящая встреча с Алёной не очень радовала Ромашова. Чего уж приятного быть в обществе с человеком, которого любил до безумия. Любовь такая не может кончиться вот просто так, и, если положить на одну чашу весов дружбу, переросшую в любовь со страстными словами, поцелуями, объятиями, с общими друзьями, укромными местами памятных прогулок, тайными мечтами о будущих детях…, а на другую короткое, но такое скользкое смрадное слово “измена” – будто и не было года на забвение, на зализывание душевных ран.
Алексей ясно понимал, что никогда не пойдёт на вариант “разошлись-сошлись”. Мысль о том, что Алёна была в постели с другим, всю жизнь будет грызть, как червь яблоко. Ромашов мог представить её в роли любовницы, в роли врага, наконец, но в роли жены – увольте!
Вернувшись в гостиницу, Алексей с удовлетворением обратил внимание на существенные изменения, которые претерпел его номер. Комнаты блестели свежевымытыми полами, вода в графине свежая, белоснежные шторы, бельё видно из запасов завхоза. И даже над ванной долго и тщательно поработали, что она приобрела более или менее приличный вид. Спустившись в ресторан, и наскоро перекусив, молодой человек снова вернулся в свой номер. Он всё оттягивал момент, когда нужно было взять телефонную трубку и набрать знакомый номер. Не хотелось, чтобы на том конце отозвались её родители. Они до сих пор не ведают истинной причины развода. Так попросила она, мол, не сошлись характером.
Медленно со значительными паузами Алексей набрал шесть цифр. Насчитав восемь длинных гудков, он уже хотел положить трубку, но она вдруг отозвалась Аленкиным голосом:
- Алло! Алло! Кто говорит?
Алексей прикрыл трубку рукой, откашлялся и, с трудом сдерживая дрожь в голосе, произнёс:
- Привет. Узнаёшь?
- Ой, Лёшка! Вот сюрприз! Как я рада твоему звонку? Ты где?
- Недалеко.
- Приезжай! Впрочем, лучше я. Где ты?
Та минута, первая минута общения, которой Ромашов боялся больше всего, будто растопила холодный лёд разлуки, ссоры, развода. Но, сжимая телефонную трубку до белых пальцев, изо всех сил сохраняя твёрдость, он ответил:
- Не сейчас, Алёна.
- Но почему? Ждать не придётся. Я выбегаю.
- Не в этом дело… Я сегодня не могу, есть дела кой-какие… Я позвоню завтра.
- Лёш, как ты? Вернулся насовсем?
- Всё нормально. Насовсем.
- Руки-ноги целы? Жив-здоров?
- Да, всё в порядке.
- Какой-то ты неразговорчивый. Неужели сказать нечего?
- Завтра поговорим.
- А звонил-то зачем?
- Узнать, дома ли. Может, на моря уехала.
- Да уж.…Значит, до завтра?
- До завтра.
Какое-то время Алексей продолжал держать трубку в руке. Ох, как не похож он был на себя утреннего, надменного, уверенного в себе мужчину. Сердце продолжало бешено колотиться после разговора. “Боже, да что же такое со мной?! - пронеслось в голове, - Как мне удалось не сорваться, не побежать сломя голову к ней домой, чтобы обнять её, прижать её ладони к своим губам…”
Казалось, и время ещё не упущено. Можно вновь позвонить, а можно и без звонка побежать в знакомый дом.
“Да, - вторил безумству другой внутренний голос, - побежать и наделать уйму глупостей. Дурак ты, Ромашов, гордость у тебя есть? Однако хватило ума назначить свидание на завтра. Утро вечера мудренее”.
Алексей подошёл к окну и облокотился на подоконник. Летние сумерки медленно спускались на город. Зажглись уличные фонари и уже бросали густые тени от душистых акаций. Их запах навязчиво вплывал в комнату, обволакивая все предметы и приятно дурманя голову. Закрыв глаза, Алексей представил себе картины двухлетней давности. Буйно цветёт всё та же акация. В ушах звенит от оглушительного хохота друзей, молодых, как и он сам, лейтенантов – вчерашних выпускников. Никто в мире, наверное, не чувствовал себя таким хозяином жизни, как они; весь мир был у их ног. Правой рукой лейтенант Ромашов держал под узду свою фортуну, а под левой шагала стройная, хрупкая и вот уже как два дня мадам Ромашова. И не пугало распределение в Афганистан. Господи, делов-то! Повоюем, орденов заработаем, и обратно в Союз. И потом в Афганистан через месяц, а в Анапу завтра. Алёнины родители преподнесли свадебный подарок – путёвку в Дом отдыха. Воспоминания перенесли Ромашова на Чёрное море. Пляж, бархатный песок, тёплая вода. И голос Юрия Антонова из хриплого пляжного колокола:
… Над тобой встают, как зори
Нашей юности надежды…
И она, Алёнка, вечно болтающая всякий вздор, но такой милый, что хотелось взять её, пушиночку, на руки и нести по жизни, шепча на ухо самые, что ни на есть нежные слова…
А сколько раз виделось Алексею и другая картина. Вот он, боевой офицер, в чине полковника командует одним из полков столичного гарнизона. Его лицо часто мелькает на экранах телевизоров. Не так уж и много людей отметила Родина высоким званием Героя Советского Союза. Вот на одной из встреч на телевидении в Останкино с ветеранами боевых действий в Афганистане, он, конечно, в центре внимания; к нему с вопросом обращается корреспондентка:
- Товарищ полковник! Телезрители узнали много правды об этой ужасной войне. Однако Вы ни разу не упомянули о своей семье, жене, детях…
- У меня была жена, - скупо отвечает полковник, - теперь нет.
В эфире возникает неловкая пауза. Чтобы сгладить ситуацию, корреспондентка продолжает бодрым голосом:
- Ну, в этом смысле, наверное, всё ещё впереди?
- Конечно, мне ведь только двадцать семь…
Алексей очнулся от грёз. Почему двадцать семь? Ему и сегодня всего лишь двадцать три. Да, ладно, пофантазировать, что ли нельзя? А разбушевавшееся воображение рисует последний эпизод.
В Туле у телевизора сидит Аленина семья и смотрит передачу про полковника Ромашова. В комнате гнетущая тишина. И в этой тишине раздаётся голос отца Алёны:
- Вот дура….
Алексей даже улыбнулся, явственно представляя эту картину.
А ночь тем временем полностью овладела городом. Шаги последних припозднившихся гуляк стихали за углом гостиницы. Светящийся циферблат показывал без четверти два. Не включая свет, Ромашов разделся и лёг спать. Перед сном он с удовлетворением отметил, что нахлынувшие иллюзии принесли некоторое облегчение и своеобразный иммунитет к завтрашней встрече.
Ромашов не мог долго спать, даже, если поздно ложился. В шесть тридцать он уже был на ногах, а спустя пять минут принимал душ. Мылся основательно, с весёлым остервенением натирал тело пахучим мылом, очищая себя снаружи и изнутри. Едва открыв глаза, Алексей уже решил для себя, что сегодня он окончательно разрулит все дела с Алёной, поставив точку навсегда в их отношениях. А сделать это хотелось эффектно, с размахом и, наконец, с достоинством. И уже на свежую голову был составлен план на сегодняшний день. Спустившись вниз в вестибюль, Алексей подошёл к миловидной девушке – дежурной по гостинице:
- А скажи-ка, красавица, где бы мог несчастный путник, уставший скитаться по этой жизни, найти приличный оазис виде лучшего ресторана города?
Девушка прыснула от смеха. Витиеватая речь молодого человека настроила и её на шутливый лад:
- Если бюджет позволит путнику, то “Дубрава”, как нельзя лучше, удовлетворит его эстетический и гастрономический вкусы. Это три остановки на троллейбусе отсюда. Только неужели путник пойдёт туда без спутника? Это же неприлично и расточительно.
- Я бы тебя пригласил, да только у меня назначена встреча с одним бедуином. (Алексей почему-то не хотел говорить, что встреча с женщиной). Может быть завтра?
- Может…
- Телефончик?
- Пожалуйста.
Ромашов, не глядя, сунул в карман клочок бумажки, почти уверенный, что никогда не воспользуется им.
В одиннадцать он уже заходил в ресторан “Дубрава” с намерением позавтракать. Рассчитываясь с официантом, Ромашов спросил:
- Скажите, а метрдотель у вас есть?
- Ну, а как же?
- Пригласите его, пожалуйста.
Официант всполошился:
- Может, Вам что-то не понравилось?
“А чувствует кошка, чьё мясо съела, - весело подумал Ромашов, - обсчитал, должно быть”. А вслух:
- Нет, всё было хорошо. И всё же пригласите.
Подошёл толстый, но элегантно одетый метрдотель.
- Чем могу служить?
Алексей закурил сигарету и просто попросил:
- Я бы хотел у Вас сегодня отобедать.
Ресторанный босс оценил внешний вид Ромашова. Оценка состоялась явно не в пользу последнего.
- Я пойду справлюсь о наличии свободных мест
- Заказ столика по двойному тарифу.
Движение метрдотеля напомнило стойку охотничьего пса на дичь. Теперь он был само внимание. Ромашов же повёл себя так, как вчера утром при въезде в гостиницу:
- Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Все вопросы в конце. Обедать я буду в шесть вечера. Меню принесите сейчас. Подберите толкового официанта. Без четверти шесть он поступает в моё распоряжение. Пусть он принесёт мне меню, я его заодно проинструктирую. Кстати его услуги я оплачу отдельно. Да, чуть не забыл, пригласите сюда старшего от музыки. Я и ему скажу пару слов.
Ну, кто сказал, что деньги не пахнут? А вот задействованный персонал ресторана твердо уверен, что это глубокое заблуждение. Произведя полный заказ и оплатив по счетам, Ромашов направился к выходу. Официант нагнал его, чтобы спросить:
- На сколько персон сервировать банкетный стол?
- На двоих.
- Вы что, арабский шейх? – обалдел официант.
Алексей улыбнулся:
- Нет, но его родственник.
Придя в гостиницу, Алексей тут же позвонил Алёне и назначил встречу на семнадцать тридцать. И тон разговора, и время свидания представлялись, как нечто деловое, причём между предыдущим и последующим мероприятиями сегодняшнего дня. Теперь Алёна точно решила, что Алексей с трудом выделяет ей ограниченный лимит свободного времени в своём жёстком графике.
А молодой человек тем временем неспеша побрился, погладил специально приготовленный для этого случая костюм-тройку в английском стиле. Переодевшись и выйдя на улицу, зашёл в парикмахерский салон. Выбрал себе пожилого мастера, оглядел стены, сел в кресло и, ткнув пальцем, сказал:
- Как этого, над окном. И давайте, не будем торопиться. Главное, качество. У меня сегодня очень важная встреча. Ваша услуга должна выйти за рамки прейскуранта, впрочем, как и оплата с моей стороны.
Мастер, польщённый доверием, заговорщицки подмигнул. Должно быть, вообразил, что обслуживает столичного гостя и решил не уронить честь города.
Алексей расслабился, закрыл глаза и стал внутренне готовиться к предстоящему разговору.
Совсем не хотелось сюсюкать с бывшей женой, изощряться в любезности и благородстве. Не прельщала перспектива расстаться врагами. Хорошо бы провести деловые переговоры, разрешить все свои проблемы, да и дело с концом. Какое, в конце концов, ему дело до того, чем она живёт сейчас, что она хочет в этой жизни. Политика невмешательства в личную жизнь друг друга – лучший стиль поведения. Единственное, чего очень хотелось бы Ромашову, чтобы она сожалела и раскаивалась о случившемся. Ему казалось, что для этого надо всего-то ничего: твердость и мужественность на лице, респектабельность и привлекательность во внешности.
- Можно принимать работу, - вернул Алексея к действительности голос мастера, - если есть претензии, готов подправить.
Ромашов открыл глаза. С зеркала на него смотрел ни дать, ни взять Джеймс Бонд со свежей лицензией на убийство. Старый мастер без сомнения вложил в своё произведение всю душу и опыт. Старшее поколение всегда всё делает на совесть. И даже не ради денег, а потому что хорошо попросили.
Удовлетворённый результатом, Алексей щедро расплатился с парикмахером и вышел на улицу. До встречи оставалось два с небольшим часа, и это время надо было как-то убить. В гостиницу идти не хотелось, бесцельно бродить по городу тоже не прельщало. И уж, поскольку на пути был городской парк, то именно там и решил Алексей скоротать часы. Ещё у входа в парк он купил у старушки стакан семечек, чтобы покормить голубей. Выбрал лавку, сел поудобней. Стайка птиц окружила его, как будто предвкушала царский обед. Наиболее отчаянные уже подбегали к носкам туфель, смешно кивая головками в такт своим шажкам, и, в нетерпении клевали обувь. Алексей, как ребёнок увлёкся общением с голубями. Бросая семечки на асфальт, он старался не обделить ни одной голубки. А птицы, казалось, утратили всякий страх перед человеком, садясь, кто на колени, а кто прямо на ладонь. Лишь только резкие движения руки при бросании корма на считанные мгновения и сантиметры отпугивали птиц. Эта возня на целых полтора часа унесла Алексея от проблем насущных и одарила его морем положительных эмоций. Спустившись на грешную землю, Ромашов ощутил, что его абсолютно не мучают сомнения, как вести себя с Алёной. Проснулся лишь волчий аппетит.
- А не отобедать ли нам, сударь? – бодро сам себе предложил он и весело ответил:
- Отнюдь.
К входу молодые люди подошли почти одновременно. Алексей очень искренне подарил Алёне купленный по дороге большой букет роз. Девушка покраснела от удовольствия. Видимо, нечасто, отметил Ромашов, мужчины балуют её знаками внимания. Широким жестом он предложил Алёне войти в ресторан. И как продолжение радушия, как фирменный знак ресторана на крыльце стояли готовые на всё метрдотель и официант, отданный на откуп, на весь вечер. Настолько театральными были приглашающие жесты рук обслуживающего персонала, стоящего по обе стороны двери, что девушка не смогла сдержаться:
- Боже! А мне казалось, что гостеприимство давно уже умерло в нашей стране…
- Ну что ты, - в тон ей отвечал Алексей, - я вообще обратил внимание – насколько приветливые и чуткие люди живут в этом городе.
Алёна недоверчиво взглянула на спутника, но ничего не сказала.
Официант молча провёл пару в золотой зал ресторана и усадил за столик у окна, недалеко от эстрады.
- Как давно я не была в ресторане, - по детски призналась Алёна, когда они остались одни, - наверное, последний раз с тобой.… Как я рада видеть тебя, Алёша! Ты почти не изменился.… Вот только возмужал. И в костюме этом, ну, прямо, как у Пушкина “как денди лондонский одет”. А я тебя всегда только в джинсе и видела. Мои ровесники и сейчас так ходят. А ты, как из другого мира прибыл. Ну, расскажи о себе.
Всё время с момента встречи Алексей присматривался и привыкал к Алёне. Так всегда бывает, когда долго не видишь человека. Он заметил, что она срезала свою шикарную длинную косу и сделала короткую стрижку. Он обратил внимание на то, что косметика пришла на смену простой девчоночьей красоте, без пудры, туши и губной помады; гладкие отполированные ногти с мастерски нанесённым чёрным лаком (последний писк сезона). Вечернее платье очень вписывалось в интерьер обстановки. Да, это уже не девочка Лена, но, слава богу, пока ещё не тётя Алёна. И всё-таки, с каким-то внутренним злорадством Алексей обнаружил, что мелкие трещинки на туфлях были тщательно закрашены то ли тушью, то ли фломастером. Да, голубушка, некому тебя одевать, как куколку. У родителей и без тебя две девки на выданье.
- Живу хорошо. Надеюсь, что ты тоже. Прекрасно выглядишь. За тобой по-прежнему толпа поклонников?
- Ну что ты? Не до того мне – учёба, дом. Мама взвалила на меня всё по квартире, как будто я за год замужества всему научилась – готовить, стирать, убирать. А я толком-то и замужем не была. Ты там, я здесь. И сейчас соломенная вдова какая-то.
Замолчав, Алёна, видимо, ждала сочувствия, но Алексей совсем не собирался её жалеть. Напротив, хотелось сказать что-то жёсткое, уколоть побольнее. Но, поборов себя, Ромашов сказал:
- Эх, Ленка, давай не будем о грустном. Давай с тобой выпьем за исполнение желаний. У меня этот год ужасно везучий, чтоб не сглазить. Очень хотел вернуться с Афгана живым – вернулся. Хотел увидеть тебя до смерти – увидел. А вот сейчас проснулся волчий аппетит – и вот, пожалуйста…
Официант проворно сервировал столик, предварительно наполнив бокалы шампанским. Алёна стеснялась присутствия постороннего. Алексей понял её состояние и не торопился подымать бокал. Поняв, что от него ждут, официант в считанные минуты уставил стол осетриной, балыком, икрой, лёгкими салатами и испарился подобно привидению.
- Пусть всё станет так, как мы хотим, - повторил Алексей и, чокнувшись, залпом осушил бокал.
Алёна замешкалась. Она попыталась уловить в словах Алексея некий скрытый смысл. Ей хотелось поймать взгляд Ромашова, разгадать подоплёку.
Но Алексей, как ни в чём не бывало, нанизывал на вилку очередной кусок балыка, отдав всё внимание трапезе. Алёна сделала маленький глоток и отставила бокал. Изысканность и обилие стола сделали своё дело, и девушка с удовольствием принялась за ужин. Спустя некоторое время, почувствовав лёгкое насыщение, Ромашов скрутил пробку со “Смирновской”, налил себе добрую порцию водки и освежил бокал Алёне.
- Знаешь, Лен, когда мы с тобой год назад расставались, я был совершенно убеждён, что ты совершаешь предательство, подлость, если хочешь. Но у меня было достаточно времени, чтобы осмыслить происшедшее. Теперь я так не думаю. Ведь предательство всегда совершается ради выгоды, а подлость с обязательным умыслом. Ну, какая тебе была выгода изменять мне? Никакой. И какой злой умысел ты могла преследовать в отношении человека, который тебя боготворил и никогда не посмел бы обидеть? Люди перестали давать точные оценки поступкам. А ответ гораздо ближе. Любовь – она ведь есть или её нет. У нас с тобой её не было. Но ведь мы поженились, скажешь ты. Да, поженились. А знаешь, почему? В уголках наших душ есть одно место, которое называется детство, юность. Его конец мы с тобой провели в Германии, с нашими родителями. Это время и сейчас вызывает у меня ностальгию. Но вернуться туда мы уже никогда не сможем. Друзей разбросало по всей стране. И даже к порогу школы прийти невозможно. Потому что это заграница. Вот мы и взяли друг друга в память о прошлом. Взяли, как сувенир. Но разве сувенир, висящий на шее или лежащий в столе, может помешать тебе обнять другого мужчину или мне поцеловать другую женщину? Давай, кстати, выпьем за наше романтическое счастливое детство!
Чокнулись. Выпили.
- Тебе было тяжелее, чем мне. Вокруг много красивых и умных парней. А, может, ты подумала о загубленной молодости? Но ведь тебе и сегодня всего двадцать один…
- Что ты всё за меня говоришь? – возмущённо перебила его Алёна, - и что ты вообще знаешь про мою жизнь? Разговариваешь со мной, как седой старик с десятиклассницей. Я и сама не могу ответить, что со мной происходит. А тут родители меня учат, ругают, что разошлась с тобой; в институте смотрят, как на стерву; и ты с нравоучениями…
- А вот и горячее, - пытаясь разрядить обстановку и потянувшись к бутылкам, сказал Алексей.
- Налей и мне водки, - попросила Алёна.
“Где-то я уже видел подобное, - подумал Ромашов, - дежавю…”, однако выполнил просьбу.
- За что пьём сейчас?
- Алёша, а ведь, наверное, вначале надо было выпить за встречу. Так давай хоть третий тост за неё!
- Да… третий тост…
- Я знаю, Алёша, о чём ты подумал сейчас. Но я знаю, что ты и не стал бы в компании со мной пить за память тех, кто там погиб. Понимаю – недостойная. Только прошу тебя, не унижай меня до конца. О том, как виню себя, как проклинаю себя за минутную слабость, знаю только я. Я чувствую себя в тупике… Я не вижу выхода из него. Всегда считала, что смогу повернуть события туда, куда мне хочется. Мне казалось, что ничего не будет стоить – вернуть тебя обратно. Я по-прежнему чертовски привлекательна и смогу заставить полюбить себя кого угодно. И, действительно, за этот год я получила немало предложений. Но в глазах претендентов я вижу лишь пустоту. Мне интересно было только с тобой. А когда мы разошлись, я воспринимала это, как игру – ну, подумаешь, подуемся друг на друга недельку-другую и помиримся. Я долго ждала, что ты напишешь мне с Афгана, будешь просить меня вернуться. Но ты так и не написал.
Алексей слушал Алёну не перебивая, время от времени подливая себе водки, а ей шампанского. Хмель не приходил, а девушка и вовсе не замечала предложенного бокала. Когда Алёна выговорилась, и наступила долгая тишина, Алексей тихим голосом заговорил:
- Великий азиатский завоеватель, Железный хромец Тимур был не только воином, но и писателем, и почитателем чужих талантов. Как-то завоевал он такой город – Шираз. В этом городе жил Хафиз, великий поэт, славившийся на весь мусульманский мир. Среди прочих своих творений он написал и такое любовное четверостишье:
Если эта прекрасная турчанка
Понесёт в руках моё сердце,
За её индийскую родинку
Я отдам и Самарканд и Бухару.
Тимур, конечно, знал эти стихи. И вот, взяв Шираз, он сел на ковре в центре площади среди моря жестокости и насилия: его солдаты грабили дома, гнали пленных, насиловали женщин и разали последних сопротивляющихся. Не обращая на это никакого внимания, Тимур приказал привести поэта Хафиза. Через некоторое время к нему подвели знаменитого стихотворца, одетого в простой халат. И завоеватель сказал поэту, намекая на известное четверостишье: “О, несчастный! Я всю жизнь потратил для того, чтобы украсить и возвеличить два моих любимых города: Самарканд и Бухару, а ты за родинку какой-то потаскухи хочешь их отдать!” Хафиз ответил: “О, повелитель правоверных! Из-за такой моей щедрости я и пребываю в такой бедности”. Тимур оценил находчивость поэта – он рассмеялся, приказал дать Хафизу роскошный халат и отпустил его восвояси.
Снова наступила тишина, не выдержав которой Алёна спросила:
- В этой аллегории мне, конечно, отводится роль потаскухи?
- Нет. Мне гораздо приятнее слышать “прекрасная тульчанка”, - ловко воспользовался игрой слов Алексей.
- Ну а Самарканд и Бухара.… Какой смысл ты вкладываешь в эти города?
- Это моя жизнь и моя любовь…
Не хотелось уже Алексею продолжать этот фарс. Он дал отмашку музыкантам, мол, свободны. И Алёна поняла, что разговор закончен. Она так и не увидела, как Ромашов рассчитывался с официантом. Расчёт давно состоялся. Расчёт с ним. Расчёт с Алёной. Захотелось домой.
Доехали на такси до Алёниного дома. Родителей не было, но в дом Алексей не зашёл. Забрал всё своё. Посмотрел последний раз на Алёну:
- Ну, пока?
Она понимала, что он уходит навсегда. И всё же спросила:
- Мне тебя ждать?
Алексей криво улыбнулся:
- Города не сдаём.
- Не поняла. Какие города?
- Самарканд и Бухару.
|
| К 15-му февраля.Братаны... |
Братаны, мне сегодня так зябко
Снова снег и февральская вьюга
Среди вас не надену я шапку,
Среди вас – я по-прежнему с юга
Ничего, что студеные пальцы,
Ничего, что обветрены губы…
Разложу на плите я вам сальца,
Разолью вам в рюмашки, голубы…
Не люблю я водки холодной…
Ресторанный графин запотевший…
Пусть хоть тёплую и не модно,
Из сух. пая тушёнкой заевши,
Я пришёл к вам с тушёнкой ребята,
Только водка, конечно, покруче.
Нет такой, что нам слали с Шинданта,
Хоть и выпил такую я лучше…
Нет “охотничьей» сигареты,
И уже никогда и не будет,
Как без вас и покоя мне нету
И желанья от вас идти к людям
Ветер рюмки с пластмассы сдувает
Не горит эта чёртова свечка…
Бомж с соседней могилы срывает
Две гвоздики, зарытых беспечно
Я пришёл без цветов…, уж простите,
Я забыл, с чем приходят к ушедшим…
С днём вас памятным, ныне прошедшим,
Мы вас тут, вы нас там помяните…
|
|
