|
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
|
| Эпитафия Евгению Борисовичу Ушакову |
Старший лейтенант Ушаков Евгений Борисович, командир 1 и 2 взводов 8-й роты 3-го батальона 104-го выпуска. В 2007 году умер... Пусть пухом будет тебе земля, командир!
Ты не имел моспеховскую стать
И клички прилипали, как к столбу
По первым буквам ФИО должен стать,
Как не крути - «УЁ…» или «ЕБ…»
Но вопреки всему, как старший брат
Стал для курсантов взвода своего
На кроссе ты тащил мой автомат,
Когда мне судорогой плечо свело
В мороз крещенский, что под сорок пять
Взвод отправлял в Ногинский караул…
Ты приказал свои перчатки взять
Которые тебе я не вернул
Ты с увольненья молча нас встречал,
Не морща нос от водочных паров,
Наряды в наказанье назначал,
А мы роптали: «Как же он суров!»
Мы умирали в поле, на плацу,
Глотая пот и сдерживая мат
Но как невесту вёл отец к венцу,
Так выводил ты роту на парад
От всех краёв России до Москвы
Сегодня снова ты собрал нас в строй
По поводу печальному, увы…
Далёкой нашей юности герой.
|
| Афганские байки. |
Солнце клонилось к закату, но водная гладь озера ещё отражала его оранжевый блеск. На землю спускались летние сумерки. Завели свою песнь лягушки; мошкара плотными тучами висела над водой. На берегу у костра сидели трое мужчин. Над огнём закипал котелок с ухой, дразня компанию пьянящим аппетитным ароматом. Дневная рыбалка была удачной, и уставшие приятели предвкушали долгожданный заслуженный отдых. Уже была открыта бутылка «Столичной» и пропущены первые сто грамм. Жидкость приятно обожгла горло и разлилась теплом по всему телу. Несмотря на нелёгкий день спать не хотелось, тянуло на общение. По всему было видно, этих людей связывала не только и, даже не столько, рыбалка. Мужчины были одного возраста, лет сорока. Седина не пощадила ни одного из них, припорошив виски. Ещё одной общей отличительной особенностью была плохо скрываемая военная выправка, которая привитая один раз, остаётся на всю жизнь.
Огонь в костре отбрасывал яркие блики на лица сидящих, завораживая взгляд.
- Удивительное дело, - нарушил тишину мужчина медвежьего облика, со шрамом, пересекающим левую щеку от уха до подбородка, - мне и в детстве часто в деревне приходилось в ночном сидеть у костра и сейчас почти все выходные дни провожу на природе, а всё-таки гляжу на огонь и всегда вспоминаю только афганские ночи. Мне там всё поначалу казалось дивным - месяц в небе не как у нас, а рогами вверх. Замечали? А люди… дикие, пугливые, недоверчивые. И что странно, только у костра вспоминаются не только рейды и бои, но и анекдотичные случаи. Вот и сейчас вдруг всплыл такой. Хотите, расскажу?
Друзья кивнули. Рассказчик начал:
- В восемьдесят втором ввели из Союза в Афган что-то около пятнадцати батальонов, которые расползлись по нашим гарнизонам с задачей встать на их вечную охрану. Ведь раньше оно как было? – сами себя охраняли, а, значит, не могли полки и бригады полнокровными выходить на операции. Да и постоишь в охранении месяц-полтора – растеряешь все боевые навыки. Умный начальник, принявший решение о замене боевых подразделений на батальоны охраны. Короче, чистенькие ребята, повыкапывали окопов, понастроили блиндажей, зарыли технику по башни в землю и приступили к охране. Поначалу прибывшие офицеры не скрывали своей радости оттого, что в бой не ходили, а льготы имели такие же, как и мы. Время шло, и такая жизнь стала им не просто в тягость, а невыносимой. Ну, представьте себе – прошёл по позициям, надавал нагоняй подчинённым за всякие мелочи, провёл занятия; вечером коллективная пьянка до отключки.… Итак, изо дня в день. Крыша поехать у любого может. Солдаты-другое дело. Их вполне устраивала такая жизнь – лишь бы дембель вовремя пришел. Чем бегать с автоматом по “зелёнке” рискуя жизнью, лучше на политзанятиях вырвать из конспекта чистый лист и написать: «Здравствуй, дорогая! Пишу тебе на сапоге убитого друга….» Ну и дальше в том же духе. Но вернёмся к офицерам. На смену самоудовлетворённости пришла жгучая зависть к нам – боевикам. И понятно, почему. Мы почти все при орденах, во-вторых, трофейные деньги в карманах никогда не переводились. Ну, а, главное, вы представляете, кем является для непосвящённого человек, имеющий ранения, убивавший и видевший кровь, имевший, как Джеймс Бонд лицензию на убийство и, как говорится, «опыт боевых действий»? Кумир, лидер, образец для подражания, этакий лихой гусар времён Очакова и покоренья Крыма.… Презрев риск и опасности, все от взводного до комбата завалили командира бригады рапортами с просьбой о переводе в боевую часть. Повезло лишь двоим, и то в связи с необходимостью покрытия некомплекта офицеров в результате последнего рейда.
В один из этих дней командир батальона охраны выпросил у своего коллеги из бригады бронежилет( в то время они были ещё редкостью). Привёз, значит, он его к себе в штаб, повесил на спинку стула. Достал ПМ, загнал в ствол патрон и выстрелил в «бронник». Затем подошёл, осмотрел его, даже вмятина была слабо заметна. Вызывает комбат солдатика-писарька, командует: «Надевай!» Догадывается солдатик, что будет дальше, да делать нечего. Стрельнул снова комбат, спрашивает: «Ну, как?»
- Да как будто кулаком в живот ударили, - отвечает солдат.
Комбат, удовлетворённый результатами, припрятал «броник» в шкаф, до вечера. Ну а с наступлением сумерек затеялась в штабной палатке очередная пьянка. Собрались почти все свободные офицеры и прапорщики. И вот в самый разгар мероприятия, когда все присутствующие основательно нагрузились, комбат вдруг вспомнил про «броник», сходил за ним и выложил на середину стола:
- Ну, кто смелый? Кто наденет его и встанет под ПМ?
Никто не счёл этот вопрос идиотским, ибо алкоголь давно отпустил все тормоза. Первым вызвался храбрый во хмелю молодой командир взвода. Тут бы и остановиться комбату, ан нет.
Выстрел. Рёв восторга, а испытуемый бил себя в грудь, утверждая, что ничего не почувствовал. И началась вакханалия! Бронежилет выхватывали из рук друг друга, напяливали на себя и требовали выстрела. Палатка наполнилась пороховой гарью, а солдаты в ближнем охранении зябко ежились от грохота.
Комбат же молча сидел и ждал, когда, наконец, утихнет шум. Наверное, все в этот вечер пощекотали себе нервы. Наступила относительная тишина. Комбат взял «броник», надел на себя и грозно оглядел присутствующих, - дескать, ну кто ещё способен стрелять?
- Тв-рщ майор, разрешите я, - заплетающимся языком попросил синий от самогона прапор, командир хозяйственного взвода.
- Давай!
БАХ!!!
- Ой!
Все кинулись к комбату. А тот, весь вмиг побледневший, присел, зажимая руками кровавый пах. Оказывается, пьяный прапорщик в последний момент чуть опустил пистолет, и пуля прошла двумя сантиметрами ниже «броника». Вмиг отрезвевший хирург батальона, вспомнил о своих обязанностях и бросился зажимать артерию. А кто-то рванул за санитарной машиной.
Вообщем, закончилось всё благополучно – мужского достоинства комбат не лишился. Пуля угодила во внутреннюю часть ляжки. Но, однако, лишился звёздочки и должности. Его сразу после госпиталя отправили «капитанить» в другой гарнизон. Прапора-снайпера, ко всеобщей зависти, выдворили в Союз. Ну, а батальоном прислали командовать меня.
Здоровяк умолк и наступила тишина. Невидимая рука наполнила стаканы. Выпили, крякнули, закусили двумя-тремя ложками ухи, закурили.
- Да, - раздался голос сидящего напротив собеседника, - Вот мне рассказывали, будто под Шиндантом есть такой кишлачок, Адраскан называется (слушатели одновременно кивнули, мол, знаем такой). Стоял там инженерно-сапёрный батальон. И было там два прапорщика – крысы тыловые – один начальник столовой, другой – начальник прод. склада. Сговорились они, истосковавшись по бабам, с одним местным крестьянином-бедняком купить в жёны его дочку. Что интересно, крестьянин тот совсем не упирался, даже обрадовался. Ртов в семье много, жрать нечего, да и от девки пользы нет, какой из неё работник? А тут её и сбагрить можно, да и материальное положение поправить. Принесли лихие прапора крестьянину четыре ящика тушёнки, четыре ящика сгущёнки, два мешка муки и ещё что-то там. Отец взял дочь за руку, пролопотал ей что-то на фарси. И та покорно подошла к своим новым хозяевам - «мужьям».
Поселили её в закутке продсклада да так, что ни одна душа не знала. И пошла у «молодых мужей» новая жизнь. Составили они график – кто и когда с ней спит. А бедная девочка, ей говорят и 17-ти не было, даже возразить не смела – шутка ли, отца ослушаться. Вдруг пожалуются на неё эти «шурави» - за её жизнь тогда никто рваного афгани не даст. Забьют камнями, раз не угодила господину. А потому безропотно переносила все извращения, на которые были способны мозговые извилины прапоров. Больше того, когда те заваливали на склад, она накрывала им стол еду, какую могла приготовить, мыла перед сном обоим ноги в тазике, содержала в чистоте свою «квартирку».
За несколько месяцев такого содержания девушка научилась по желанию господ пить водку, курить, познала «азы французской любви». Боясь последствий за содеянное, прапорщики хранили всё в такой тайне, в какой вряд ли бы смогли сберечь государственные или там военные секреты.
Но вот одному пришла замена в Союз, и второй стал монополистом на девчонку. А, спустя ещё время, и он заменился. Перед отлётом он даже не удосужился попрощаться с ней, даже выпустить из закуточка. Спустя сутки её там нашёл новый начальник склада. Сердечный немолодой прапорщик с ужасом слушал сбивчивый рассказ девчушки на ломанном русском языке. Отвёл её к командиру батальона. Ну, а тому стало страшно и от рассказа, и от того, что его самого ждёт за недогляд. Комбат уж хотел замять эту историю, вернуть девчонку отцу, прибавив к ней раз в десять больше продуктов, чем дали прапора. Да не вышло. Делом этим заинтересовался ХАД – афганский комитет госбезопасности. А это уже международный конфликт! Ну и машина закрутилась… Был суд. Прокурор требовал по десять лет. Сколько дали – не знаю, но не расстреляли, это точно. Что правда, а что нет – один Аллах ведает, а рассказали мне об этом в Тургунди, где ночевали, когда шли колонной в Союз.
- Сволочи, - вмешался здоровяк, - мы бы потеряли гораздо меньше ребят, если бы эти тыловые крысы не насиловали афганок, не продавали оружие и боеприпасы.
_ Ну не скажи, вступил в разговор молчавший до сих пор третий участник беседы, худощавый, но, видно, что накачанный мужчина, - мне по долгу службы приходилось принимать сводки обо всех ЧП, случаях насилия и мародёрства, а потом подавать обобщённые отчёты наверх. Тут как не крути, а от боевых частей больше головной боли начальству. О том, как тащат ценные вещи из оставленных домов, при прочёске – даже и говорить не надо, Как половинят машины с мандаринами, апельсинами и товаром на постах – тоже можно закрыть глаза. Но, когда убивают ради красивых часов на руке, кучки денег – диву даёшься при мысли, что эти убийцы учились в советских школах, были октябрятами, давали пионерскую клятву, а сейчас носят значки комсомольцев. Вот одна такая «комсомольская ячейка» тормозила автобусы и обирала до нитки пассажиров. Богатый в автобусе не поедет, вот и получается, что у бедняков снимали часы, бусы, кольца, мятые, завёрнутые в платочки деньги. Недовольных расстреливали в ста метрах от машины. Вот ведь звери! Но, действительно, был анекдотический случай.
Придумали как-то на одной из горных точек интересную игру. Назвали её шутя «игрой в автоматики». У подножья небольшого перевальчика солдаты на посту предлагали проезжающим афганцам купить автомат АК-74, без патронов, разумеется. Напуганные местные жители, боясь подвоха, долго отказывались, но, постепенно врождённая торговая жилка аборигенов часто брала верх. Определяется договорная цена, происходит сделка, после которой её довольные участники душевно расстаются, получив одни автомат, другие деньги. Дорога, ведущая на перевал, не имеет ни одного ответвления. С одной стороны глубокая пропасть, с другой отвесная скала. А на спуске с перевала в шести-семи километрах от первой точки стоит вторая. Пока радостные афганцы трясутся на перевале, с гораздо большей скоростью на вторую точку летит информация по радиостанции: приметы машины, покупателя оружия, примерное место, куда спрятали автомат. И вот торжественная встреча!
- Дриш! (Стой!) Шурави контрол! Талаши! (Проверка!)
После наводки автомат, естественно, находился, иногда сразу, иногда спустя несколько часов. Следует неподдельное возмущение, гнев, импровизированная подготовка к расстрелу. Наконец, под занавес разыгрывается сцена разногласия в стане советских солдат, после чего афганцев отпускают. А те, чуть живые от страха, молятся своему аллаху, что так легко отделались. И нашла коса на камень!
Очередной новоиспечённый «владелец» автомата то ли подвох почувствовал, то ли просто испугался, а только взял, да и выбросил автомат в пропасть. Можно ли представить состояние «шурави контролёров» после шести часов безуспешных поисков? Автомат-то штатный, у молодого взаймы брали. И вот на тебе – нету! Пришлось всем ехать на первую точку, чтобы заставить признать афганца факт покупки автомата. Ему даже деньги вернули. Наконец, он привёл солдат к месту, где бросил автомат в пропасть. На поиски потребовался целый батальон. Нашли, слава богу! Афганца отпустили. Ну, поскольку правила игры стали достоянием гласности, шутников посадили. Так как «мокруха» не допускалась, да и шутка, видимо, понравилась военному трибуналу - дали немного, года по три, кажется.
Компания скупо рассмеялась. В ночной тишине, над притихшим озером даже этот негромкий смех отозвался звучным эхом. Догорал костёр. Здоровяк взял пустую бутылку, опрокинул над костром вверх дном, с интересом наблюдая за вспыхивающими при падении каплями водки.
- Пошли спать, - предложил кто-то
- Пожалуй…..
|
| Отпуск. |
- Всё! Всё, всё, всё!!! Больше не могу! Не могу и не хочу! Устал, и надоело, - так в сердцах возмущался Андрей Никитин, лёжа на койке в офицерской палатке, - вот уже год безвылазно в рейдах; осточертела война; хочу в отпуск.
А и, правда, год у Андрея выдался не из лёгких. За каких-то триста дней афганская война обстругала вчерашнего мальчишку, послав ему в испытание знойное солнце, свинцовые тучи из пуль, горечь потери друга-однокашника и товарищей однополчан, ранение и контузию. Пока всё в движении, - вроде так и надо, и нет усталости и боли. А приостановил бег, присел, и лишь тогда ощутил, какой груз на плечах, какая тоска по Союзу, по родителям, по жене. Впрочем, по жене в первую очередь. Сколько-то и побыли вместе после свадьбы перед выездом в Афган. И хотя всё это время писем было несчитанное множество, а что письма? Это как орехи через мешок грызть.
Андрей резко поднялся с кровати и решительным шагом направился в палатку комбата.
- Разрешите войти, товарищ майор?
- Давай.
Комбат полулежал на койке и читал книгу. Скосив глаза на вошедшего, он ждал, что скажет лейтенант.
- Товарищ майор, Я Вас очень прошу, подпишите рапорт на отпуск!
Комбат раздражённо откинул книгу и встал с кровати:
- Ну, Никитин, сколько раз можно тебе говорить, что сейчас это невозможно. Ты остался за ротного, офицеров некомплект, а те, кто есть, ни разу в бою не были. Ты хоть думаешь своей головой? Кто ротой командовать будет, а?
- Ну, товарищ майор, батальон стоит в охранении, и ещё полтора месяца стоять будет. Все на точках, никакого риска, а новый мой замполит, лейтенант Купцов, хоть и необстрелянный, но толковый, справится и без меня. Подпишите, а?
- Не хочу об этом и говорить. Идите, командуйте ротой!
Андрей возвращался в роту и со злостью строил планы:
- Ах, так, майор, ну всё равно я вкалывать больше не буду. Буду брать тебя измором..
В ротной офицерской палатке сидел замполит и лениво бренчал на гитаре. Андрей прошёл к столу и сгоряча рубанул по нему ладонью:
- Всё, Женька, бери со стены руль и рули ротой, а я поехал в госпиталь. Откопаю у себя какую-нибудь болезнь и не вылезу оттуда, пока комбат не отпустит в отпуск.
- Ой, да ради бога, - тягуче промурлыкал замполит, - ты особо не в напряг, разве что пить не с кем будет.
- А ты ко мне в госпиталь приезжай, погудим…
- - - - - - - - - - - - - -
В приёмном отделении госпиталя дежурный врач, усталый седой майор, задавал, набившие оскомину, вопросы:
- На что жалуетесь, лейтенант?
- В боку колет, аппетита нет…
- Чем болел в Афгане? Ранения есть?
- Желтуха, паратиф, малярия, осколочное ранение, контузия… да ведь в мед. книжке всё написано.
- Что ж тебя с таким букетом в Союз не отправили?
- А нравится мне здесь, тепло, светло, весело. Вот только устал немного. Батальон в охранении парится. Скучно.
- Ах, вот оно что. А я грешным делом подумал, что ты от рейда косишь.
- Обижаете, доктор, тут совсем другое…
- Ложись-ка, ты, парень, в терапию с острым энтероколитом.
- Спасибо, доктор.
А всё-таки одолел Андрей комбата. Сдался тот, - всё равно не работник, пущай едет в отпуск. Но всё равно не упустил случая уколоть, - первый день отпуска по отпускному билету совпал с днём рождения Андрея.. И, хоть грустный факт, а всё равно в Союз. «Отпускник ИЛ-18» за считанные часы подбросил Никитина на военный аэродром «Тузель» Ташкента. Прилетевших бойко встречали предприимчивые частные, да и государственные таксисты, Где ещё можно так подзаработать, как на кошельках «афганцев»?.Что грешить, сервис они предлагали отменный, - отвезти в город, устроить в гостиницу или на своей квартире, заказать, купить, привезти авиабилеты, проводить, посадить на самолёт, помахать ручкой. Пожалуйста, командир,- только плати! А, если соскучился по девочкам или пристрастился в Афгане к анаше, - и это не проблема.
Андрей выбрал самого скромного на вид русского таксиста и попросил для начала довезти до города. Упругий, жаркий воздух узбекской земли залетал в салон старенького «Москвича», пьянил своей «мирностью». Андрею до сих пор не верилось, сколь мало расстояние от «войны» до «мира». По дороге разговорились, и таксист предложил стандартный набор услуг.
- Поехали к тебе,- сказал Андрей, - я приму душ, поглажу «гражданку», а ты пока купи билет до Москвы и обязательно на сегодня. Я должен улететь.
- Как скажешь, командир.
Не успел Андрей в квартире таксиста смыть с себя афганскую пыль и обрядиться в джинсы и батник, как тот зашёл в комнату, держа в руках билеты.
_ Во сколько самолёт?
- В семнадцать вечера. У тебя в запасе ещё три часа.
- Хорошо, но поедем сейчас.
- Как скажешь, командир.
По дороге заехали в банк, где Андрей снял часть денег, а ещё через пятнадцать минут были в аэропорту.
- Ну, сколько я тебе должен, шеф? – спросил Андрей.
По неписанному закону все расходы по обслуживанию клиента нёс таксист, а расплата проходила в последний момент. Обманов не было, ибо опасно «обидеть» «афганца», равно, как и обмануть мафию.
- 56 в рублях и столько же чеками.
Поистине, божеская цена, если учесть, что 56 рублей – это чистая цена за авиабилет, а за 56 чеков тебя привезли, помыли, принесли на блюдечке авиабилеты в жаркий период отпусков, и проводили.
- Держи, шеф! Слушай, а пошли в ресторан, - у меня сегодня день рождения! Я угощаю.
- Спасибо, командир, но у меня работа. Да и за рулём я.
- Ну, смотри, дело твоё.
Андрей уже сделал несколько шагов по направлению к местному ресторану, как таксист окликнул его:
- Эй! Командир!
Таксист подошёл и протянул несколько чековых купюр:
- Я тут оставил комиссионные тех, на кого работаю и за расходы на бензин. От своих отказываюсь. Понравился ты мне. С днём рождения! Живи долго!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Перелёт самолётом из Ташкента в Москву, а затем из Москвы в Брянск прошёл быстро, без приключений, и, в пятом часу утра Андрей нажимал кнопку звонка квартиры, где жила жена Лена со своими родителями. Переполох был невообразимый! Ведь Андрея никто не ждал. Лена повисла на шее у мужа и визжала от восторга. Тесть пытался зайти то слева, то справа, чтобы обнять зятя, или хотя бы хлопнуть его по плечу. Ну, а молодая ещё тёща, Нина Петровна, стояла в глубине прихожей, утирая слёзы, радуясь за дочь и зятя.
К чёрту сон! Кухня зашкворчала наспех приготовляемой закуской, а Андрей доставал из чемодана «заморские» подарки:
- Батя! Вот тебе японские часы!
- А Вам, мама, дублёночка!
- А мне? А мне? – хлопала в ладоши Лена.
- А тебе, милая, моя любовь! – смеясь, дурачился Андрей, и, всё же достал ей две пары джинсов, маленькие женские японские часики, батник, стрекозиные солнцезащитные очки и портативный японский магнитофон. В то время в Союзе этого ничего нельзя было достать даже по очень большому блату.
Родители ушли на работу, а Лена, напротив, не пошла в институт. Весь день счастливая пара не вылезала из постели, ну разве, что жена бегала то принести воды или кофе, то выбросить окурки из пепельницы. Несмотря на прошлую бессонную ночь, Андрей проявлял чудеса неиссякаемой страсти – шутка ли – год ждал этого дня. Лена, уже смеясь, кричала: «Всё достаточно! Ну, давай передохнём!»
Наконец, сладкая истома захлестнула Андрея, и, он, блаженно закрыв глаза, откинулся на подушку. Наступило время расспросов.
- Андрей, скажи, а на войне страшно? А в тебя стреляли? А ты убивал?
Это были те вопросы, которые нельзя при жестокой цензуре задавать в письмах, а уж отвечать на них тем более. Андрей лежал и молчал. Как ответить? Правду? А стоит ли пугать девчонку теми ужасами? Ведь потом она будет переживать за него…
Он открыл глаза и посмотрел на неё. И вдруг безотчётно ощутил, что она не придаёт особого значения своим вопросам и тем более, не страшится ответов. Если он ответит ей так, как писал в письмах, что занимается только строительством полигона, она с удовольствием в это «поверит» и не потому, что боится за него, а потому, что снимет с себя обязанность - тревожиться за близкого человека. «Не ахти пока какого близкого, - кольнула вдруг мысль. Андрей словно нащупал фальшь в вопросах и в ожидании стандартных ответов.
- Ты спрашиваешь, страшно ли на войне? Страшно, Лен. Ты помнишь Володю Порохню? Ну, однокашника моего? Ты ещё год назад обратила внимание на его беременную жену.… Так вот нет Володи, скоро уже год, как нет… Погиб он. Спрашиваешь, стреляли ли в меня? Стреляли, и даже попадали. Почему не писал? А зачем? Теперь, когда всё позади, всё это, кажется, произошло как будто не со мной. Да и нельзя было об этом писать, а было бы можно – всё равно бы не написал. Зачем тебя тревожить? А сейчас говорю об этом потому, что верю, что снаряд два раза в одну воронку не попадает. И людей я убивал. Впрочем, не надо путать людей и врагов. А рассказываю тебе об этом ещё затем, что не хочу, чтобы ты думала, мол, кладёт мой муженёк кирпичик на кирпичик и в ус не дует. Ты понимаешь, конечно, что этот разговор должен остаться между нами, и твоим родителям совсем не обязательно об этом знать.
Лена оторопела. Неприкрытая правда сделала неуместной постельную сцену. Не сговариваясь, оба встали, оделись, а когда родители вернулись с работы, Лена и Андрей сидели на кухне и пили чай.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Отпуск набирал обороты. Приезд мужа с Афганистана автоматически освободил Лену от летней студенческой практики. Андрей навёрстывал упущенное за год и таскал жену по театрам, циркам, ресторанам и дискотекам. Шмотки привезённые «из-за бугра», выгодно отличали молодую пару от остальной молодёжи. Давно забылся неприятный разговор первого дня. При наличии молодости, денег и юной жены охота ли думать о чём-то плохом?! Гуляя по городу, Андрею доставляло огромное удовольствие одаривать жену цветами, скупленными у старушек, заваливать Лену всякими безделушками, которые вызывали у неё хоть малейший интерес.
На десятый день молодые простились с родителями для того, чтобы совершить путешествие к Чёрному морю с заездом к друзьям-однокашникам в Подмосковье и к родителям Андрея в Ростов.
Приехав в подмосковный Нарофоминск, в Кантемировскую дивизию, где служил закадычный друг Андрея – лейтенант Сашка Драгунов, и, естественно, не найдя его дома, Андрей и Лена пошли в его полк. Удостоверение личности офицера явилось пропуском на территорию части.
- Андрюха! Ты ли это?! Не верю глазам своим! Вот здорово! – заорал Сашка на всю казарму, увидев друга. Они крепко обнялись, хлопая друг друга по плечам.
- Да будет вам, - смеялась Лена,- здравствуй, Санечка!
- О, мадам, - воскликнул снова Сашка,- простите мне мою солдафонскую неучтивость! Ведь с Вами мы тоже не виделись со дня Вашей свадьбы. Примите мои комплименты по поводу всё той же красоты и обаяния!
И с этими словами он галантно поцеловал ей руку. Лена в свою очередь чмокнула его в щёку. Сашка же обратился к прапорщику:
- Старшина! Для всех командир первого взвода лейтенант Драгунов умер, пропал без вести, испарился. Пусть не рассчитывают на меня ни сегодня, ни завтра, - и уже тише добавил, -ротному скажи, братан с Афгана приехал.
По дороге к Сашкиному дому весёлая компания завалилась в гастроном и вынесла оттуда бесчисленное количество кулей с бутылками и всякой снедью. Час спустя на хату к Сашке пришёл и ещё один однокашник Мишка Воловщиков. Его оповестил посыльный о приезде Никитиных. Зашла на огонёк и Олечка Шатунова, давнишняя курсантская всеобщая любимица, хоть и красавица писанная, а всё же незамужняя.
И закатился пир горой. Молодости свойственно не сдерживать эмоции, поэтому за столом стоял невообразимый шум. На смену тостам приходили воспоминания о беззаботных училищных годах, о судьбах товарищей, с которыми четыре года делили радости, горести и беды. Андрей слушал всё, как инопланетянин – всё-таки год отрыва от большой земли.
- Слыхал, Андрюха! Петро Морозов женился на женщине с ребёнком. А помнишь, в училище божился, что выберет только девственницу. Он, кстати, в Таманской служит, в Алабино. А Меренков Шурик в полк охраны Кремля попал, да синие ГБ-шные погоны носит.
Андрею тоже было, что рассказать. Но он вскоре опустил афганскую тему, ибо заметил, как при её упоминании грустнеют лица, тускнеет разговор. Да ещё и опьяневший Сашка завёл ни к чему ненужную волынку:
- Эх, Сашка! Ты не представляешь, как неловко нам, здешним, перед тобой, перед теми, кто за речкой. Ведь подумать только, вы там серьёзным делом занимаетесь, а мы тут в этой балетно-пистолетной дивизии – выше ногу, чётче шаг. Ты не подумай, мы тут все по несколько рапортов написали с просьбой отправить в Афган, да вот не дают ходу.
- Не горюй, Сашок, - отвечал Андрей,- а, главное, не лезь туда, куда не приглашают. На твой век войны хватит.
Вечерело. Уже давно включен электрический свет. Утихли эмоции, кончились расспросы. Сидели уже тихо, по-семейному, лишь изредка поднимая бокалы то за женщин, то за мужскую дружбу. Андрей заметил, что ни Ольга, ни Михаил почти не пьют. Миша сослался на то, что ему скоро заступать ответственным по батальону, а Оля просто отмолчалась. «Куда девалось её кокетство», - думал Андрей. Трудно было поверить, что ещё год назад эта тихая девушка была коварным чёртом в юбке, предметом тайной любви и почитания многих курсантов. И Никитин в своё время тоже подбирал ключик к Олиному сердечку, но сразу же получил от ворот поворот. Теперешнее положение женатого человека дало ему право на несколько фамильярный тон:
- Что же ты, Оленька, взгрустнула. Не узнаю в тебе прежнюю Олю, в которую когда-то был влюблён курсант Никитин.
- А взгрустнула, Андрюшенька потому, что взгрустнулось. Ох, и дура же я была, когда отказала когда-то влюблённому курсанту Никитину. Сейчас бы была женой славного боевого офицера.
Беседа, хоть и шутливая, велась вполголоса, неслышно для других, и это придавало ей некоторую интимность. И хотя от прежней страсти не осталось и следа, уязвлённое некогда мужское самолюбие было удовлетворено.
Из-за стола встал Михаил и, сославшись на неотложные служебные дела, направился к выходу. Лена и Андрей вышли в прихожую проводить гостя. Едва закрылась за ним дверь, Лена подхватила Андрея под руку и томно зашептала:
- Андрюша! Какой чудесный вечер, какие классные у тебя друзья и вечеринка удалась на славу. Давай забудем на время, что мы муж и жена, дадим себе свободу ощущений, до известных пределов, конечно. Ты же знаешь, что я не позволю себе ничего такого. Просто душа поёт…
- Давай, если душа поёт,- равнодушно ответил Андрей.
Компания снова села за стол. Только теперь Лена и Саша сидели на одном углу, а Андрей с Олей на другом. Жена часто подливала себе вина, а Сашке водку. Андрею пить не хотелось отчасти оттого, что Оля не пила, а больше потому, что пропало настроение. Вспомнились все эпизоды прошлой жизни, и наступила неловкая заминка. Зябко поёжившись, Ольга сказала:
- Я пойду домой.
Из полумрака другого края стола раздался голос Лены:
- Андрей, проводи, пожалуйста, Олю.
И без этой просьбы Андрей, конечно же, пошёл бы провожать девушку, - ведь было уже около полуночи. Но в голосе Лены он почувствовал нечто странное, обволакивающее и колдовское. «Поменьше бы пила, голубушка,» - подумалось Андрею.
Летняя ночь чарует тем, что сохраняет в себе солнечное тепло, накопленное за день, и придаёт свежесть прохлады, так приятно касающуюся рук, щёк. Шли молча по абсолютно безлюдной улице. Оля ушла вся в себя, казалось бы, не замечая идущего рядом спутника. Андрей, и сам не зная, о чём уже говорить, решил продолжить тему, начатую за столом:
- Оля, я не видел тебя больше года и, наверное, никому, как мне не бросилось в глаза, как разительно ты изменилась. Ты вила верёвки из парней. Достаточно тебе было шевельнуть пальцем, и они готовы были идти за тобой куда угодно. Ты была всегда душой компании! А сейчас.… Как подменили… Что случилось? Можно ли тебе помочь?
- Помочь, говоришь? Андрюша, я беременна! Ну? Сможешь мне помочь? Помогай, если сможешь! Помоги, если знаешь как!
Андрей опешил. Он видел, как слёзы потекли по щекам девушки. И хоть не было никакой истерики, стало нестерпимо больно при виде чужого неподдельного горя.
- Как это случилось?
- А ты не знаешь?
- Да, я не о том.. Думаю, любимый человек…
- Любимый, любимый, да вот рожать, наверное, в девках придётся….
- Я знаю его?
- Да ты с ним весь вечер просидел за одним столом, да на службу проводил.
- Мишка?!
Ольга промолчала. Но Андрей теперь не мог сдержаться:
- Так в чём же дело? Ты ему сказала? Ведь вы же неплохая пара. Выходи за него.
- Эх, Андрюша, Андрюша…. если бы это от меня зависело, я бы хоть завтра. Не любит он меня, знает, что будет ребёнок, но не любит. Говорит, избавься, если умная. А я не хочу, да и не могу. Сердечница я, аборт делать нельзя. И потом, я уже люблю ребёночка. Что? Не похожа избалованная девчонка на будущую мать?!
Андрей понял, что не сможет облегчить её страдания. Не судья он ей и Мишке. Пока он там воюет, тут идёт своя жизнь; изменить её ход он, Андрей, не вправе, да и не в силах. Он стал чужим среди этих людей. У них свои законы, оттолкнут любого, кто попытается влезать в их проблемы. И хотя Ольга об этом не говорила, нетрудно было догадаться, что она не ждёт от Андрея помощи, просто выговорилась…. Так и подошли к её дому.
- Спасибо, что проводил. Пока.
Андрей нежно взял её руку и поцеловал.
Сашка в одиночестве сидел на кухне и курил, когда Андрей бесшумно открыл дверь квартиры.
- Саня, который час?
Сашка молчал, но стоящие на столе электронные часы отсвечивали зелёным блеском половину второго ночи.
- Лена спит?
- Сейчас уже да. Ей было плохо от выпитого. Пришлось даже делать промывание.
- Извини за беспокойство.
- Брось!
Сашка прикурил от окурка новую сигарету. Андрей тоже закурил. Долго сидели, не разговаривая.
- Ну, как живёшь, Сашок?
- Нормально. Пошли спать.
Наутро Андрей вдруг заявил, что надо ехать дальше и засобирался в дорогу, хотя накануне заявлял, что пробудет у друга дня три. Что-то не понравилось ему в поведении Сашки и Лены. Оба они выглядели хмуро и старались не смотреть друг другу в глаза. И дом Андрею показался чужим, и духовное родство с лучшим другом как будто прервалось. И жена не возражала против отъезда, и Сашка не отговаривал.
Прощание на станции вышло сухим и неестественным. Друзья едва не забыли пожать друг другу руки. А с Леной Саша просто обменялся кивками. В электричке супружеская пара чувствовала себя препаршивейше. Лену всё ещё мутило после вчерашнего, а Андреем овладело безотчётное ощущение какой-то потери. При подъезде к Москве он вдруг случайно заметил на шее у жены из-под съехавшей косынки следы засоса. Эти следы, было видно, Лена безуспешно пыталась скрыть тональной пудрой. Андрей закусил губы,- никогда в жизни он не позволял себе такой вульгарности, - но промолчал. Уже вечером, после прогулки по Москве, посадки на поезд «Москва – Ростов» и размещения в уютном, мягком купе СВ наступила развязка. Лена, встав спиной к мужу, стала раздеваться с намерением переодеться в халат. Андрей дождался, когда Лена освободится от блузки и бюстгальтера, взял её за плечи и резко развернул её к себе. Его глазам предстала страшная картина – вокруг сосков красовались до десятка лиловых засосов, уже не скрываемых никакой пудрой.
- Это что? – грустно спросил Андрей, - сувениры на память?
- А что? – раздражённо пошла в наступление жена, - по-моему, мы договаривались о временном освобождении от обязательств друг перед другом.
- Да, конечно, только понятия об известных пределах у нас с тобой разные.
- А я по чём знаю, что ты позволял себе с Ольгой и то не ревную. Пойми, глупенький – у тебя есть я, а Сашка холостой, такой бедненький; ему и так не хватает женской ласки! Можешь успокоиться – я с ним не спала.
- И на том спасибо.
Андрей лёг на верхнюю полку, уткнувшись лицом в стену. «Господи, - думал он,- или я сошёл с ума, или все вокруг. Лучший друг облапил и обцеловал с головы до ног мою жену, а та в свою очередь, меня убеждает, что ничего в этом плохого нет». На миг, представив картину, как пьяная Ленка позволяет стянуть с себя одежду, проделывая то же самое с Сашкой, Андрей застонал от боли. Что делать? Может, выйти на первой же станции, посадить жену на прямой поезд до Брянска, а потом поехать к своим родителям одному? Андрей представил реакцию её родителей, своих. Там Ленка скажет, что безумный муж, с повёрнутой после Афгана «башней», не ведает, что творит, а здесь, у Андрея язык не повернётся раскрыть истинную причину своего поступка.
«Вот же, - ныло Андреево сердце, - пожалела Сашку. Сашка здесь может каждый божий день менять женщин в постели». А он, Андрюха, интимнее солдатских портянок за этот проклятый год ничего не видел. И Ленкины доводы в эту минуту стали ещё обиднее. С этими горькими мыслями он заснул. Но и во сне кошмары преследовали его. Ему вновь привиделась знакомая комната и два обнажённых тела, катающиеся по кровати. Андрей кричит, пытается разнять их. Но крик его никем не слышен, а руки будто скованы цепями. «А-а-а-а!» - кричит во всё горло Андрей.
- Ты что, миленький? – уже наяву тормошит его испуганная жена, - тебе плохо? Война приснилась?
- А? Нет, всё в порядке, – очнулся Андрей.
- Андрюшенька, ты всё ещё дуешься? Ну, давай забудем обо всём. Ты прав, я дрянная девчонка и вела себя отвратительно. Прости меня, миленький, я больше не буду.
« А, может, и правда ничего особенного и не было», - подумал Андрей, смирившись вдруг с тем, что всё-таки было….
Встреча с родителями оказалась более тёплой и искренней. В глазах матери можно было прочитать и бесконечную благодарность за подарки, а, главное, - сыночек, живой сыночек приехал из этого ада. Дрожащими руками она провела по его лицу, как бы убеждаясь, что и глаза и губы и уши на месте. Только материнское сердце, натруженные мамины руки могли без ошибки найти, нащупать и нежно погладить шрам от недавнего ранения. Ничего не спросила, лишь слёзы покатились из глаз.
- Ну, что ты! Ну не надо. Приехал я, а ты плачешь….
- Ничего, сынок, ничего….
Лена, поджав губы, стояла в сторонке, сдерживая обиду на общее невнимание к ней. Лишь спустя несколько минут Андреевы родители расцеловали невестку и повели детей с вокзала домой.
Стены родного дома сняли последнюю напряжённость, накопленную в Афганистане. Пока мама накрывала на стол, Андрей ходил по комнатам, рассматривая старые фотографии на стенах, брал с полок знакомые с детства книги, уже другими глазами вглядываясь в строки.
А за столом тихим ручейком потекла беседа, и, до чего же приятными и родными были родительские голоса. Вроде бы и не было позади года Афгана, четырёх лет учёбы в училище. Андрею на мгновение почудилось, что он десятиклассник. Единственная проблема – это вовремя сделанные уроки, и потом свобода – улица, танцы, прогулки с друзьями. «О, господи,- спустился на землю Андрей, - хорошо то как!»
Ну, а Лена совсем стала на себя непохожей. Слегка холодная встреча выбила её из колеи. Она то пыталась замкнуться в себе, но врождённая подвижность не позволяла ей это сделать; то принимала смиренный образ послушной дочери-невестки, и это выходило неуклюже. Ситуацию разрядила мать, уведя Лену на кухню поболтать о своём.
Отец с сыном, оставшись в комнате, не спешили продолжать разговор, исчерпав общие темы. Андрей понимал, чего ждёт отец, но не торопился. Закурил. Молчание нарушил отец:
- Сынок, ты держишься молодцом. Спасибо тебе, что щадишь мать, несладко, чувствую, тебе там приходится. Ты возмужал, и про шрам мне мать уже сказала. Я твой отец, сам отдал армии двадцать пять лет, и без тебя понимаю, откуда ты приехал. Но всё же, как ты там? Воюешь?
- Ах, батя, что тут говорить. Ты сам офицер и без слов понимаешь, что к чему. Тебе достались двадцать пять лет мирной службы, и, слава богу, что тебя не коснулись ни Венгрия, ни Чехословакия. А то, может быть, и меня бы не было. Боюсь тебя разочаровать, но я стал задумываться, зачем мы там? Ты понимаешь меня? Если мы вершим правое дело, то почему у вас здесь, в Союзе, не пишут, не говорят, не показывают о нас правду? Почему тайком хоронят убитых там? Насчёт мужества не сомневайся, батя, этим летом буду с орденом, и на очередное звание досрочно послали, и ротой неплохо командую. Тебе я обязан сказать правду, там война, и я воюю. Я настолько врос в ту жизнь, что до сих пор я мыслями там, а телом здесь. А когда приеду насовсем мне, кажется, будет не хватать именно той «работы», которую я делаю там. Вот представь себе, какой сумбур в голове – мне не нравится эта война, а, с другой стороны, я без сожаления втянулся в неё и, если честно, уже жду конца отпуска. Я скучаю без ребят, тревожусь за них.
- А семья?
- Семья? Ну, батя, пока детей нет – нет и семьи.
Андрей не без труда ушёл от этой темы. Этой болью он не мог поделиться сегодня ни с кем, даже с родным отцом. Андрей с большим красноречием рассказал об обеспечении, снабжении – сколько платят, какой паёк. На том и закончили.
Вечером, когда ложились спать, Лена игриво поглаживала мужнины плечи, живот. Но Андрей лежал, закрыв глаза, ни одним движением не отвечая на ласки жены.
- Ну, ты чего? – боясь потревожить родителей в соседней комнате, спросила Лена, - давай!
- Не хочется, - бросил Андрей, повернувшись к ней спиной.
- Я ждала этого целый год….
- Сомневаюсь.
- Импотент!!! – в сердцах прошипела Лена.
Андрей стерпел.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - --
Это было кошмарное время. Молодость в эмоциях не знает полутонов, а женское поведение – логики. Молодая чета Никитиных наносила визиты вежливости одноклассникам Андрея, многие из которых тоже были семейными. Лена, желая выместить зло на Андрее за отсутствие должного внимания и «сухие» ночи, вела себя в гостях, как откровенная женщина лёгкого поведения, - стреляла глазами налево и направо, томно вздыхала с каждым собеседником, а, с принятием изрядной дозы спиртного, бесцеремонно садилась на колени каждому, чьи ноги мелькали перед её взглядом.
Андрея коробило от стыда. Он даже не пытался извиняться перед окружающими за свою жену, лишь хотел незаметнее покинуть дома гостеприимных друзей. Но куда там? Перед уходом Лена непременно желала поцеловать каждого мужчину, причём в губы и взасос.
А, возвращаясь в родительский дом, она моментально превращалась в кроткую невестку, бросающуюся на помощь свекрови в домашних делах. Родители же ломали голову – отчего так хмур Андрей – наверное, всё про Афган думает. Иногда по ночам Андрей пытался поговорить серьёзно с женой, но та злорадно молчала, ожидая, когда он униженно начнёт просить прощения.
От визитов пришлось отказаться. Но временами, ссылаясь на мужские встречи, Андрей находил возможность выйти из дома без Лены. Но ни на какие вечеринки он не шёл. Он чувствовал потребность побыть одному и бесцельно бродил по городу, пытаясь разобраться в себе самом. И вдруг сама по себе пришла мысль, что он не любит Лену.
«Впрочем, нет, - рассуждал Андрей, - трудно от себя оторвать то, чем грезил целый год». И, действительно, всё это время на расстоянии он боготворил её и, может, поэтому в жарких боях старался не лезть на рожон, сохраняя себя для неё. В своём воображении он рисовал её нежной и ласковой, заботливой и верной. Ему снились жаркие постельные сцены, прогулки наедине по городу, в лесу, у моря. Чуть ли не каждую ночь в душной палатке он, как наяву целовал её глаза губы, волосы, руки. А были времена, когда в богатой Андреевой фантазии рисовалась картина, что Лена оказывается при смерти, и требуется для спасения чья-то другая жизнь. И сколько раз без колебаний Андрей отдавал свою, чтобы жила она, его кровиночка.
«Кровиночка»,- вслух повторил Андрей. И вот, получается, летят в пропасть все сны, все мечты, все фантазии…. Созданный идеал оказался вдруг таким мелким, низким человечком, да ещё с низменными, животными инстинктами. Чтобы укрепиться в этой страшной мысли, Андрей решился вызвать на телефонные переговоры Сашку Драгунова.
Хмурым дождливым днём Андрей пришёл в назначенный час на переговорный пункт. Мучительно готовил он себя к разговору с лучшим другом.
- Нарофоминск! 6-я кабина!
- Сашка! Привет, как дела? Как служба?
Выслушав общие ответы на общие вопросы, заверив друга, что у него тоже всё в порядке, Андрей перешел, чуть ли не на шёпот:
- Саня, ты не сможешь меня обмануть, даже, если захочешь. Мне не нужно смотреть тебе в глаза, чтобы поверить. Я хочу знать, что у тебя было с Ленкой в ту ночь? Ты слышишь? Хочу!
Андрей зажмурился, как в детстве. Ему захотелось, чтобы эти вопросы застыли в проводах, не долетев до адресата. Если бы Сашка переспросил его, он заговорил бы о чем-нибудь, о другом. Но с того конца после долгого молчания донеслось:
- Я не смогу тебя обмануть, просто не мог первым заговорить. Если бы ты спросил меня об этом в тот вечер на кухне, я сразу бы всё сказал. Лучше бы тогда ты меня и убил. Я предал тебя, братан. Не знаю, как получилось. Сильно пьян был, да и ….
Андрей опустил трубку. Он готовил себя к этому ответу, и всё же был не готов. В глазах замаячили тёмные круги, перехватило дыхание, по щекам потекли слёзы, Посетителям переговорного пункта было странно и жалко смотреть на выходящего из телефонной будки сгорбленного в своём горе молодого парня.
Всё. Жизнь остановилась. В одночасье умерло два близких человека. Возможно, ли пережить это? Зачем жить? Как жить? Андрей присел на лавочку в городском сквере, дрожащими, непослушными руками достал сигарету. Неровный язычок пламени зажигался несколько раз и тух на ветру. Лихорадочные мысли точно также не могли собраться в одну цепь. Обрывки Сашкиных фраз терзали душу: «Я предал тебя, братан», «Лучше бы ты меня убил».
«Лучше бы я остался убитым на поле боя в святой уверенности в любви и дружбе», - горько думал Андрей. Целую вечность просидел он в сквере, бессмысленно глядя в одну точку. На город опустилась вечерняя прохлада и сумерки. Собрав всю силу воли в кулак и оправившись от первого удара, надо было хоть как-то продолжить пусть не жизнь, но биологическое существование. Прежде всего, пусть на первое время, - не надо тревожить родителей, - им и без того нелегко. А потом, позже, может, и некому будет объяснять, что же случилось этим летом. И, наконец, необходимо уезжать немедленно из Ростова, ибо невозможно долго нести эту ношу в себе. Так рассуждал Андрей, а ноги машинально уже несли его на вокзал, к билетным кассам. Взяв два билета до Брянска (какое уж теперь море), Андрей вернулся домой. Родные накинулись:
- Андрей! Ну, как можно так пугать – уйти засветло и прийти за полночь. И мы на взводе, и Лена вся извелась.
Вся семья собралась на кухне поприсутствовать на ужине одного человека.
- Дорогие родители! Я решил завтра ехать на море, позагораем дней с десяток, потом в Брянск и на службу пора.
Никого эта новость не удивила, лишь мать пригорюнилась в преддверии скорого расставания. А Лена приободрилась. Ей давно уже хотелось смены обстановки. Она блаженно зажмурилась, представляя тёплые волны Чёрного моря и новые впечатления.
Последний семейный вечер, последняя тягостная, безмолвная ночь, недолгие проводы (Андрей настоял, чтобы родители не ехали на вокзал), и Андрей с Леной уже в вагоне. Лишь за несколько минут до прихода состава Лена узнала, что с мечтами о море придётся расстаться. Поначалу она страшно возмутилась, раскричалась, но, поняв бесполезность своего поведения, уселась, наконец, в углу купе, успокоилась, лишь изредка всхлипывая при мыслях, какого шикарного отдыха её лишили. А у Андрея впереди предстоял ещё более серьёзный разговор. Заговори он сейчас о чём-нибудь другом, не смог бы пробить стену молчаливого презрения, выстроенную женой. Но он сказал просто, по-будничному:
- Елена, мы с тобой разводимся.
- Что? Как это разводимся? – не могла та понять смысл сказанного.
- Очень просто, я подаю заявление на развод, - спокойно повторил Андрей.
- Ничего себе, просто! Ты отдаёшь себе отчёт в том, что говоришь?
- Более, чем когда либо.
- Я не дам согласия на развод!
- Суд даст время на примирение, и я снова на развод. Я подожду, мне спешить некуда.
Лену перекосило от злости.
- Так, значит? Поматросил и бросил? Как будто шлюху грязную снял на время, а потом кинул за ненадобностью. Долго думал? Ну, и гад же ты после этого! Сволочь! Я тебе отдала всю себя, без остатка, и вот надоела? А кому я теперь нужна? А дырку между ног ты мне обратно зашьёшь?
Андрей болезненно поморщился от неприкрытого цинизма и пошлости.
- Ну, во-первых, ты будешь нужна ещё многим, а, во-вторых, не велика честь, быть первопроходцем, если за твоей спиной в ожидании стоят другие.
- Что ты мелешь? Как ты посмел?
- Я переговорил по телефону с Сашкой. Он мне всё рассказал. Не хочу повторяться…. И так противно.
- И ты поверил? Дурачок! Да он завидует тебе. Это он, козёл, меня соблазнить хотел, да я не дала. Вот и мстит теперь.
- Что ж, давай заедем к нему, пристыдим. Да я ему морду набью, постою за честь жены.
- Никогда! Я не опущусь до такого унижения!
- Да и мне не хотелось бы.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
По приезду в Брянск они не стали ничего говорить Лениным родителям и в этот же день пришли в нарсуд. Судья внимательно прочитала заявление Андрея, грустно посмотрела на молодых:
- Эх, такая красивая пара! Жить бы, да жить! Чего ершитесь? Что за причина такая?
- Не сошлись характерами, - монотонно выдал Андрей заготовленную фразу.
- Ну, а Вы согласны? – спросила судья Лену.
- Да, - произнесла девушка тоном, которым отвечают преступники на вопрос – признаёте ли вы свою вину.
- Что с вами делать?! Приходите через неделю.
- Товарищ судья! Нельзя через неделю! У меня отпуск кончается.
- Мало ли что? Отпроситесь и приедете.
- Вряд ли получится….
- Где это Вы служите, молодой человек?
- В Афганистане.
- Н-да…. Ну, тогда завтра, - судья не смогла сдержаться и, обратившись к Лене, сказала, - какая же Вы глупая, девушка!
- Не Ваше дело, - сдерзила Лена.
А днём позже, сидя за ужином, Андрей сообщил тестю и тёще, что вылетает утром в Москву и по этапу в часть.
- Может, жена тебя до Москвы проводит, - неуверенно предложила Нина Петровна.
- А мы больше не муж и жена! – объявила дочка.
- Вы что, серьёзно? – чуть не поперхнулись родители.
- Серьёзней не бывает, - мрачно ответил Андрей.
Следуя скорее какому-то неписанному этикету, чем внутреннему желанию, Лена поехала проводить Андрея в аэропорт. В ожидании рейса они сидели в креслах и, молча смотрели на лётное поле. Андрею с детства нравилось это зрелище стоящих, двигающихся и взлетающих винтокрылых машин. Лена, даже в этот момент тяготеющая к общению, решила напоследок уколоть своего бывшего мужа:
- Эх, была, не была! Теперь, когда мы друг другу никто, признаться во всём даже как-то романтично. Да, грешна я перед тобой. И с Сашкой я переспала, и в Брянске за этот год два молодых человека было. Ну, не смогла, ну, не утерпела. Думала о тебе, любила тебя, а не смогла. Я представляла, что это ты со мной. Если бы мы не разошлись – до гробовой доски не призналась. А сейчас, как исповедовалась перед тобой, так, значит, и грех с души сняла.
Ни один мускул не дрогнул на лице Андрея, он продолжал, не моргая смотреть на самолёты и, как будто сам с собой, заговорил:
- Наверное, бог может отпустить грехи любому раскаявшемуся. Но я не бог, не обязан и не хочу тебя прощать. Простить – значит, понять. А что я должен понять. По моему офицерскому аттестату ежемесячно ты получаешь хорошие деньги, прожигаешь их в кабаках, на каждом углу тычешь себя в грудь, что ты жена «афганца» и требуешь льгот. Бог тебя, может, и простит, а я нет. Я тоже думал, что ты заблудшая душа, а ты, оказывается мразь!!!
С этими словами Андрей резко встал и пошёл на посадку. В кресле самолёта силы оставили его. Где-то в глубине салона тихо звучал голос Кикабидзе:
Вот и всё, что было, вот и всё, что было,
Ты как хочешь это назови,
Для кого-то просто – лётная погода,
А ведь это проводы любви….
Вот и конец отпуска. Конец любви. Конец дружбы. А жизнь?
Жизнь только начинается.
17 марта 1997 г.
|
| Превратности судьбы. |
В этот по-весеннему тёплый майский день у курсантов четвёртого курса Московского Высшего Общевойскового училища было особенно приподнятое настроение. В последнюю субботу мая училище давало прощальный бал для выпускников. Позади четыре года зубрёжек и муштровок, семестров и сессий; впереди государственные экзамены, зо-лотые погоны и самостоятельная офицерская жизнь, полная романтики и увлекательных приключений.
Алексей Киселёв лениво гонял мух на оконном стекле в ротной спальне и наблюдал с третьего этажа, как его однокашники трепетно ве-дут под руку от контрольно-пропускного пункта к Дому Офицеров своих жён и подруг. На счастливых лицах можно было прочитать и гордость за свою судьбу, и беспокойство за не совсем ясное будущее. Ведь недалёк тот день, когда никто не будет тебе определять, куда идти, что делать. Бремя ответственности ляжет на молодые офицерские плечи за все при-нятые решения.
Алексей никого не ждал. Не прошло и месяца от последней “роко-вой” любви. Волею случая курсант Киселёв был приглашён училищным приятелем на празднование Нового года к его родителям в Подмосковье, где и познакомился с Ларисой Веденеевой. Необычность встречи и зна-комства, пары шампанского и мужские инстинкты сыграли злую шут-ку, в результате которой Алексей и Лариса оказались в постели спустя пару часов после боя курантов. Своей изысканной лаской Лариса довела любовника до такого экстаза, что тот незамедлительно предложил ей руку и сердце.
Наступило утро. Счастливая “невеста” мурлыкала на ухо Алексею о том, как она будет обустраивать быт молодой семьи, а тот мучительно пытался понять, как мог сморозить такую глупость. При встрече с друзьями Лариса торжественно объявила об их решении, и Алексею пришлось подтвердить это сообщение.
Потянулись бесконечно унылые зимние дни встреч и расставаний. Бедный молодой человек не мог найти выхода из замкнутого круга. Ему были ужасно неприятны мещанские поцелуйчики, сюсюканья, общение с её родителями. Давно пришло раскаяние за минутную слабость. На-верное, чувствуя это, Лариса сообщила о своей беременности, что по-вергло Лёшу в глубочайшее уныние. Но, считая себя порядочным чело-веком, он свыкся с мыслью о скором браке. Единственное, что он мог себе позволить – это отказаться от интимной близости с Ларисой, моти-вируя это весьма “благопристойной” причиной – только после свадьбы.
Но вот прошла зима, в разгаре весна, а у Ларисы ни малейшего намёка на беременность. Девушка с милой стыдливостью признаётся, что ошиблась в предположениях. О, провидение! Можно ли найти более удобный случай, чтобы обвинить Ларису во всех смертных грехах и снять с себя все обязательства. Алексей изобразил смертельное негодо-вание и объявил о разрыве с ней всяких взаимоотношений.
В голове Киселёва снова пронеслись последние месяцы жизни, и дрожь пронизала всё тело. Какое, собственно, представление он имеет о любви? И что это вообще такое – любовь? Лишь оказавшись на краю пропасти, он понял, как легко можно обречь себя на великое несчастье – жить с нелюбимым женщиной, спать с нелюбимой женщиной, иметь де-тей от нелюбимой женщины. Впрочем, Лёшкина беда и заключалась в том, что он не первый раз делал женщинам предложения о браке. Порою это казалось возвращаемым долгом за ночь любви. Но, слава богу, об-стоятельства расстраивали эти планы, и, лишь в истории с Ларисой Алексей принял решение сам.
Окончательно стряхнув мысли о прошлом, курсант повернулся к своей кровати. На спинке стула висела профессионально отутюженная парадная курсантская форма, предназначенная для сегодняшнего вече-ра. Алексей твёрдо решил не принимать поспешных серьёзных решений и уехать в войска холостяком. Пугала только мысль, что в армейских буднях совершенно не будет времени на личную жизнь. Ведь жизнь офи-цера – это занятия с солдатами, учения, тревоги, командировки, сборы. Где уж там время на дела сердечные?! Ну, а сегодня, как говаривал из-вестный писатель Куприн, господин обер-офицер Киселёв флиртует со всеми и вся, тем более, что ожидается множество прекрасных дам и за-мечательная музыка.
Не успел Алексей даже приступить к переодеванию, как его ок-ликнул голос дневального:
- Лёха! К тебе приехали на первое КПП!
- Кто?
- А я по чём знаю?..
….Странно. Родители не могли. С ними уже была договорённость, что они приедут через месяц к выпуску на Красной площади. Лариса? Но вот уже больше месяца, как поставлены все точки над “i”, и, после моря упрёков и даже проклятий, отношения были выяснены бесповоротно. Какая-нибудь другая? О, боже! Но ведь тогда вечер будет испорчен окончательно. Алексей был не настроен сегодня связывать себя внима-нием к кому-то конкретно. Наконец, по дороге к КПП было найдено ре-шение, - кто бы это не был, подумал Алёша, - скажу, что стою в наряде и вежливо выпровожу непрошенную гостью.
На внешней площадке перед КПП стоял несмолкаемый гул толпы, преимущественно женского пола. И, словно девизом, красовалась на стене комнаты для посетителей чуть ли не ежедневно стираемая и вновь наносимая надпись: “Умру, но выйду замуж за лейтенанта!”
Киселёв уже несколько минут пытался отыскать в гуще людей знакомое лицо. Отчаявшись, он уже повернулся к дежурному по КПП, чтобы расспросить его, как услышал за спиной:
- Алёша!
Словно электрический ток пробежал по телу. Ещё не увидев лица, Алексей ощутил, насколько знаком, близок и, в то же время, далёк от действительности этот голос. Теперь он не видел толпы, она слилась в серую, мутную, безликую массу, на фоне которой стоял лишь один чело-век…
- Лена! Ты?!
Алексей не верил своим глазам. Эта встреча не имела никаких прав на реальность, ибо это была встреча с детством, во времена которо-го не было половинчатых решений, а поступки были категоричными и окончательными. Именно тогда в детстве и было принято решение – ни-каких встреч, никаких…всё… кончено…
Однако последующие четыре года Алёша терзал себя мыслями, что совершил в своей жизни большую ошибку…
- - - - - - - - - - -
Десятиклассник Лёшка Киселёв обожал школьные праздники. Он вообще любил школу, не тяготился учёбой. Учёба казалась как бы обя-зательным и неутомительным приложением к особому образу жизни, где все друзья надёжные, все девчонки до безумия привлекательны, а пре-подаватели доброжелательны… Жизнь такая сродни порханию мотыль-ка. Вдобавок, до чёртиков приятно ощущать себя душой компании, веч-ным заводилой – капитаном на футбольном поле, лидером в школьной рок-группе, кумиром малолеток. Таким был Лёха Киселёв и ближайшее его окружение. Из таких позднее получаются либо комсомольские вожа-ки, либо отъявленные хулиганы. А как он любил девчонок! Впрочем, не любил, а влюблялся, именно влюблялся, ибо о больших чувствах поня-тия не имел, и на которые, естественно, был не способен. Для Алексея, чья жизнь была, как игра, и “любовь” была продолжением игры. Ему были чужды тайные страдания. Школа отличалась свободою нравов, демократичностью учителей, поэтому в чувствах признавались на школьных переменах, а поцелуи за школьным двором расценивались, как невинные детские шалости. Впрочем, дальше поцелуев “школьная любовь” никогда не заходила.
Алексей не мог “любить долго”. Он, как губка за месяц впитывал в себя хрупкий, неглубокий девчоночий мир, и ему становилось неинте-ресно. Он не мучил себя терзаниями, как красиво уйти. Просто пере-ключал своё внимание на очередную пассию, совершенно не задумыва-ясь, в каком потрясении оставляет предыдущую.
На новогоднем школьном балу в его жизнь вошла Лена Арсентье-ва. Их встреча была совсем, как в сказке про Золушку. Неприметная в будничной школьной жизни (Алёша вообще не знал о её существовании), здесь на празднике она и впрямь выглядела принцессой. Обычные, ка-залось бы, черты лица выгодно подчеркнул макияж из “украденной” у мамы косметички. А взрослый покрой вечернего платья выделил сфор-мировавшиеся не по возрасту очертания женской фигуры.
Не сопротивляясь своему увлечению, Алексей не без некоторой ро-бости пригласил незнакомку на танец. После взаимных представлений беседа легла в русло непринуждённости и доверительности. Однако два обстоятельства мешали полному взаимопониманию. Во-первых, Лена упорно уводила разговор в сторону, если он заходил о том, где она живёт и в каком классе учится. А, во-вторых, Алексей впервые не мог как обычно легко и беззаботно завести речь о своих зарождавшихся чувст-вах, что раньше не составляло для него никакого труда.
Весь вечер он боялся выпустить её из своего внимания. Он смот-рел на её раскрасневшееся возбуждённое личико и нервничал от ощуще-ния того, что если он хоть на мгновение отлучится, её вниманием без труда может завладеть другой. И, действительно, Лене было трудно скрывать своё удовольствие оттого, что её заметили, выделили среди других, и круг почитателей растёт с каждой минутой. Совершенно не желая обидеть Алексея, она с милым кокетством помахивала рукой зна-комым. Однако опасения были напрасными, ибо авторитет её партнёра был несравнимо выше. Бал закончился также неожиданно, как сгорает рождественский бенгальский огонь. Лена исчезла незаметно и, не по-прощавшись. Обида и ревность кольнули сердце. Оба чувства, доселе неведомые, отнюдь не приводили Лёху в отчаяние. Они побуждали к действию – узнать, кто она, где живёт, кто подруги и всё, всё, всё…. Пусть сегодняшний день не принесёт успеха, но будет завтра, и всё равно он добьётся своего. Уже дома засыпая, он ощутил в груди такое томи-тельное чувство, что еле смог дождаться утра.
На следующий день, едва зайдя в школу, он принялся за поиски, подключив к нему своих друзей. Для них мог дать единственную приме-ту – имя и фамилию - Елена Арсентьева. Ну, в десятых классах можно не искать, - там он знал всех, скорее девятиклассница. Но вот тщательно проверены все три девятых класса, а результата нет. Уже без всякой на-дежды на успех Алексей убедился, что и в восьмых классах её нет. « На-верное, не пришла», - подумал он, идя на урок, и, вдруг почувствовал, до чего же страстно хочет её увидеть, просто увидеть и убедиться, что не за-был лица, хрупкой фигуры и необыкновенно тёплого и, как ему каза-лось, близкого теперь голоса. Алексею ещё трудно было определиться, зачем ему это надо было, и оттого становилось ещё более неуютно и тоскливо.
А на уроке, под заунывную речь “химички”, закадычный дружок Витька Гринько прошептал: «Мы нашли её!»
- Как? Где? Да неужели я не заметил её?
- Да ты и не мог заметить. Она учится в седьмом классе.
- Не может быть! Это не она!
- Ну, Лёх, не знаю, но зовут Арсентьева Лена.
Алексей вспоминал семиклашек, этих нескладных “гадких утят” и поверить не мог, что Лена могла быть одной из них.
На перемене убедился. Серая пичуга с залитым краской стыда ли-цом сидела в классе у окна и приготовилась к самому худшему. Три рос-лых парня-десятиклассника медленно приближались к ней. Бедная де-вочка сжалась в комочек, спрятав в кулачки очищенные от лака ногти. Скромное школьное платьице, толстые, вязанные по погоде гамаши, длинная, аккуратно заплетённая косичка – по сути ничего не осталось от той недосягаемой незнакомки. Столь пристальное внимание к своей персоне Лена вконец не выдержала. Наверное, ей захотелось убежать, спрятаться от всех и от Алексея в первую очередь. Быть может, она уже тысячу раз проклинала себя за свой вчерашний безумный поступок. Вот же дурочка, посмела влюбиться в десятиклассника, теперь жди насме-шек и унижений. Но куда убежишь, если тебя обступили со всех сторон. И сработала древняя женская защита – слёзы непрошено потекли из глаз.
Алексей не думал смеяться. Поначалу его беспокоило, как достой-но выйти из этой ситуации. Ему казалось, что в глупом и смешном по-ложении находится он оттого, что клюнул на малолетку. Он искал в сво-ём арсенале подходящую для этого случая шутку. Но девичьи слёзы обезоружили его. Ему стало так жалко эту девочку, что он не удержался, погладил её по головке и сказал:
- Ну вот, я тебя и нашёл…
А вскоре вся школа сплетничала, что Алексей Киселёв влюбился в семиклассницу.
А Алексей сам не знал, что произошло. Его тянуло к Лене, он ис-пытывал потребность заботиться о ней. Надо было видеть, как он помо-гал надевать ей пальто, нежно придерживал за руку при спуске со скользкой лестницы. Теперь, когда тайны не существовало, она откры-лась ему совсем с другой стороны. Лена была замечательным рассказ-чиком и внимательным слушателем. Она тонко чувствовала фальшь, и, Алёша не раз осекался, если в разговоре допускал вымысел или преуве-личение. Лена могла бесконечно говорить о своих увлечениях: музыке, поэзии, природе. И ей непременно хотелось, чтобы Алексей проникся той же любовью к бетховенской “Лунной сонате”, к цветаевским “Мне нравится, что Вы больны не мной…”
к зимним городским пейзажам. Иногда, слушая её, Алёша ловил себя на мысли, что действительно сопереживает её откровениям и постепенно впитывает в себя любовь к прекрасному. “Подумать только, - восклицал он про себя, - как необычно для нашего времени она воспитана”. Иногда, на прогулках по зимнему снежному парку, она представлялась ему то пушкинской Татьяной Лариной, то толстовской Наташей Ростовой, то лермонтовской княжной Мэри. С каждым днём общения Алексей скло-нялся к мысли, что Лена живёт в другом времени, она, как гостья из прошлого, в котором другие, более благородные понятия о чести, досто-инстве, искусстве, жизни.… И с этим миром её связывает современное образование, не в меру распущенные ровесники и он, Алексей, в частно-сти.
Как-то Алёша, сидя у неё дома и слушая игру на пианино, взял её руки в свои, поцеловал кончики пальцев, затем, услышав её учащённое дыхание, привлёк к себе и поцеловал в плотно сжатые губы. Лена от-прянула от него. Наступило долгое тягостное молчание, которое нару-шила девушка:
- Со мной ещё никто так не поступал. Прошу тебя впредь этого больше не делать. Иначе нам придётся расстаться.
Алексей оторопел. Отреагируй она как-то иначе, и размолвка была бы забыта. А здесь как будто ушатом холодной воды окатили. Да, Лёха, малолетка поставила тебя на место, спасибо, хоть из дома не выгнала. Ну и не стерпел парень. Заиграли желваки на скулах, вскочил, схватил куртку и выбежал из дома. Шёл по освещенной фонарями вечерней ули-це и хлестал себя обидными словами: “Ты же дурак, Лёха! Позволил ей влиять на себя, как удав гипнозом на кролика. Да ты чуть тряпкой не стал, позабыв, что ты мужчина. Это она должна была тебе в рот смот-реть потому, что ты старше, умнее и мужчина, наконец”.
Был бы уверен Алексей в своей правоте, - не страдал бы бессонни-цей в ту ночь до утра, не мучила бы совесть за то, что обидел девушку ни за что. А наутро в борьбе с совестью встали гордость, самолюбие и коз-линое упрямство. В школе Алексей как отрезал, - всё кончено.
О, если бы наши пороки служили на пользу благодетели! Но, увы! Одно из самых глубоких чувств, посетившее Алексея в десятом классе, закатилось, подавляя его волю и здравый разум. Пытаясь заглушить тоску, Алёша метался от одной девушки к другой, сжигал свою нерас-траченную энергию в репетициях школьной группы, в безумных маль-чишеских выходках. Но в те короткие минуты, когда можно было оце-нить своё поведение, осознать его бессмысленность, раскаяться, в конце концов, бедный юноша, сжимая зубы и кулаки, по-прежнему отказывал-ся от такой возможности, продолжая творить глупости. Он отлично по-нимал, что Лена страдает не меньше, а, может, даже и больше его. И дело было совсем не в том, что пойти на примирение ей мешала девичья гор-дость. Напротив, девочка искала любую возможность, чтобы уладить неловкую размолвку. Понимая, что на ней нет никакой вины, тем не ме-нее, она была готова и извиниться, и взять на себя все грехи, лишь бы вернуть прошлое, Что поделать, если даже недостатки любимого чело-века подчас становятся его достоинствами. Алексей видел, что Лена ищет случая объясниться с ним, но боялся этого объяснения и поэтому избегал встречи за толпой друзей. Но развязка рано или поздно должна была произойти. И она произошла.
В канун праздника – Дня Советской Армии Лёша познакомился с симпатичной восьмиклассницей Наташей, которая сделала ему интерес-ное предложение:
- Мне всё равно, кто у тебя был до меня. Мне всё равно, кто у тебя будет после меня. Но сейчас я хочу быть с тобой.
Такая откровенность приятно щекотала нервы и сулила новые приключения. Эти события вытеснили прежние переживания и побуди-ли к активным действиям. Алексей обратился 22-го февраля к верному другу Витьке Гринько:
- Витёк! Ты мастер улаживать конфликты, - будь другом, объясни Лен-ке, что наши отношения прекратились, уже ничего не воротишь. Скажи, что я очень сожалею, вообще, будь подипломатичнее! И вот ещё что, я боюсь, что она побежит ко мне на разборки, поэтому сделать это надо по-сле уроков, когда я выйду из школы.
- О чём разговор, Лёха! Сделаю как надо.
Боясь встретиться с Леной, Алексей мышью прошмыгнул после уроков в раздевалку за курткой. Выходя из школы, он рукой нащупал в кармане нечто твёрдое, похожее на коробочку. Уже за углом, дожидаясь Витька, Лёша достал симпатичную обёрнутую цветной бумагой картон-ную коробочку, раскрыл её. Внутри лежало миниатюрное пирожное, яв-но домашней выпечки. Наверху кремом было написано: «С Днём СА”. Здесь же в коробочке лежала записка следующего содержания:
“Милый Алёша! Не нашла другой возможности, чтобы поздравить тебя с праздником. Мне стыдно за ту обиду, которую я тебе нанесла. Прости меня, Алёшенька! Мне давно надо было понять, что я стою на пороге взрослой жизни. Я не хочу тебя терять! Приезжай ко мне завтра. Мне не-обходимо тебя увидеть. Надеюсь, тебе понравится мой подарок. Я сама его пекла. Жду тебя и люблю. Твоя Лена”.
Алексей застыл от изумления. Как один выпавший из плотины кирпичик даёт свободу тоннам воды, так и этот клочок бумаги, как буд-то открыл глаза слепцу, снял шоры с глаз. Господи! Как же так случи-лось, что эта маленькая пичуга, отбросив стыдливость, впервые в жизни боясь потерять любимого человека, открылась в любви, приготовив се-бя, возможно, к самому сокровенному таинству, которое неведомо даже Алексею. Только сейчас юноша понял, что эта девочка сейчас ему доро-же всего, что он не имеет права потерять её, оскорбить её, обидеть даже в мыслях. Может, это господь даровал ему шанс, желая увидеть, как он им воспользуется. Что делать? Искать Лену или Витька, чтобы отменить этот решающий разговор. Мысли опережали ноги, а, между тем, ему на-встречу с широкой бестолковой улыбкой шёл Витёк. Весь его вид гово-рил за себя – деликатное поручение было выполнено. Когда Витёк в подробностях рассказывал об этом, собственные же слова хлестали Алексея пощёчинами:
- Ну, а что? Вообщем, сказал я ей, что ты теперь с Наташкой дружишь, а ей ещё подрасти надо…. Она как разревелась…. Короче, дело сделано. А что это у тебя? Пирожное, да? От неё, да? Вот умора! Давай съедим? Не хочешь? Ну, я сам тогда….
Что толку ссориться из-за этого со своим лучшим другом, тем бо-лее давно ли таким циничным был и Алексей.
Казалось бы, легче лёгкого приехать к Лене домой, сказать обо всём, о чём душа горит, и всё образуется….
А вот не образовалось. Не единожды пытался Лёша и дома с ней поговорить, и в школе – всё без толку. Первые три-четыре встречи она бросала ему в лицо единственное слово – предатель, а потом он не за-служивал даже и этого. Вот так любят в возрасте Ромео и Джульетты.
Ну, а Алексей погоревал ещё пару недель, да и окунулся с головой в новые увлечения. На смену Наташе пришла Оля, за ней Ира. Лишь иногда при мимолётных и случайных встречах с Леной, Алексей чувст-вовал внутри какую-то пустоту и стыд. От других он слышал, что Лена замкнулась в себе, отказалась от общения со всеми, кроме одной-двух самых близких подруг.
Так незаметно пролетела весна, а наступившее лето возвестило об окончании не только школы, но и детства.
Наверное, детство тем и прекрасно, что не хранит в себе минуты страданий и боли. В памяти остаются первая учительница, первый друг, первая любовь. И хоть, может, и не любовь это была, но тогда, видно, добрый ангел коснулся Алёшкиной головы своим крылом.
И вот позади четыре года. Стена, сложенная их долгих дней и ме-сяцев, казалось бы, навсегда разъединила две судьбы. Но голос Лены, вернувший из глубины памяти давние события, просочился через эту стену и вновь заставил тревожно биться Алёшино сердце.
Перед Алексеем стояла стройная, длинноногая девушка. Широкий цветастый сарафан, столь модный тем летом, безуспешно пытался скрыть худощавость фигуры. К природной смуглости кожи добавился шоколадный цвет приморского солнца. Крупные, как глаза стрекозы, очки скрывали эмоции на лице. Зато Алексей был обезоружен. И Лена медлила с ответом, наслаждаясь его глупым видом. Первый раунд был за ней. И неудивительно. Она готовилась к этой встрече и, видимо, не-случайно придала себе имидж девушки у “Метрополя”. Да, такая не до-пустит, чтобы её “кинули”. Но пауза затянулась.
- Да…. не ожидал, - промямлил Алексей, - Ты? В Москве? Какими судь-бами?
- Здравствуй, Алёша. А я и впрямь судьбами случайными. Приехала на недельку к родственникам погостить. Людей посмотреть, себя показать. Вот погостила. Завтра уезжаю. А сегодня вот подумала, а интересно бы-ло бы поглядеть на тебя спустя четыре года. Как нашла? Ну, в Москве ваше училище почти каждый знает. А найти в училище выпускника Ки-селёва Лёху оказалось ещё проще.
Пока шли от КПП до Дома Офицеров, Алексей более или менее привёл свои мысли в порядок. Он уже думал, что вряд ли сегодняшний вечер мог бы быть более приятным и романтичным, не случись бы этой встречи. Вдобавок ко всему, он не мог не заметить восхищённых, плото-ядных и завистливых взглядов, которые бросали на его подругу друзья-однокашники. Несомненно, она претендовала на роль королевы бала. И не смогли её затмить вычурностью своих нарядов московские “красави-цы”. Величавость походки, естественное, а не показное равнодушие к публике, столь не свойственное девушкам на сегодняшнем вечере, вот, что ставило её на ступень выше остальных. Лена и Алексея-то не осо-бенно выделяла среди других. Она казалась старшей сестрой, приехав-шей к шалуну-младшему брату. И поэтому не мудрено, что она стала объектом пристального внимания и ухаживания курсовых офицеров, Лешиных командиров.
Можно ли представить более сладкую месть самовлюблённому юноше?! Всё поменялось в этом мире. Теперь не Алёша одаривал снис-ходительностью красневшую от смущения девушку. Теперь не он был центром внимания и всеобщим кумиром публики. Не в его власти было теперь направлять события по своему усмотрению. И уж если Лену можно было сегодня назвать принцессой, роль принца явно отводилась не для него. Алексей не испытывал гордости от того, что девушка при-надлежит ему, ибо все видели, что это не так. Лена меняла партнёров в танце, не отдавая, впрочем, никому предпочтения. Она отвергала все предложения относительно знакомств, проводов и встреч. Однако это не приносило облегчения Алексею, так как такое же невнимание распро-странялось и на него. И в подтверждение этому – её абсолютное нежела-ние вести беседу о прошлом, затрагивать тему чувств; исключительно светский разговор – о погоде, о музыке… Алексея бесила собственная беспомощность из-за невозможности управлять обстоятельствами. А ес-ли к этому ещё прибавить безотчётную и беспричинную ревность, вко-нец испорченное настроение – то сегодняшний вечер становился одним из чёрных в его жизни.
Тем временем смолкли последние звуки музыки. Время провожать гостей. Проклятые порядки в училище позволяли проводить дам лишь до автобусной остановки, если на руках нет счастливой записки об увольнении. У Алексея её не было. Курсант мог лишь довести Лену от КПП до остановки. Асфальтовая дорога, именуемая в училище “золо-тым километром”, проходила сквозь густые кроны деревьев парковой зоны. Прохладный весенний ветерок доносил запахи ранних полевых цветов. Алексей накинул на плечи девушки курсантский китель. Лена сдержанно поблагодарила. Первые минуты шли молча. Юношеское красноречие, столько раз сталкивавшееся этим вечером о скалу равно-душия, окончательно покинуло Алексея. Тишину нарушила Лена:
- Не хочу скрывать. Если честно, я ехала в Москву, чтобы увидеть тебя. Все остальные дела в столице – так… приложение. Но всю неделю, так уж вышло, я оттягивала встречу. Всё представляла себе, как оно про-изойдёт. Ты не поверишь, но я волновалась. Видно, ты так и остался в моей детской памяти единственным, необыкновенным.… Да… детство, детство.… А вот теперь встретила тебя и даже разочаровалась. Почему? Да потому, что ты обыкновенный. Не то, чтобы хуже других, но и вряд ли лучше. И всё-таки я тебе благодарна. Нет худа без добра. Пусть ты предал меня тогда, пять лет назад. Но, господи, чего стоит моя детская обида? Зато дал ты мне гораздо больше. Если бы мы тогда не разошлись, я бы по сей день пресмыкалась перед тобой, унижалась, боясь потерять тебя. А так ничего, переболела, перегорела, сжалась как пружинка и пе-ревернула для себя весь свой маленький придуманный мирок. После тебя я стала ненавидеть всех парней. Потом ненависть превратилась в равнодушие. О! Теперь я понимаю, как сладостно влюблять в себя тол-пы дураков, покорять их глупые сердца, а потом отвергать, топтать их чувства! И делать это совсем нетрудно. Достаточно увидеть скудность их интересов, узость их кругозора, ограниченность их ума. В десятом классе меня за глаза звали стервой, ибо не любят люди правды о себе, сказан-ной в глаза. Однако стоило мне, стерве, поманить кого-нибудь пальцем, и, тот бежал за мной, как послушный телок. Вот так ты слепил меня по своему образу и подобию, такую же циничную и жестокую. Теперь я сту-дентка, образ жизни веду прежний и, в силу своего сумасбродства, реши-ла приехать в Москву, посмотреть на своего создателя.
Алексей молчал. Впору было ввернуть бессмертное обращение Жуковского к Пушкину – Победителю ученику от побежденного учите-ля. Но острить не хотелось. Алёше хотелось сказать нечто особенное. Но что? Слова о любви? Неуместно. Раскаяться? Банально. Что? Что?
Пауза затянулась.
- Ну, вот и пришли, - сказала Лена.
Издалека в темноте показались огни подъезжающего автобуса.
- Поцелуй меня, Алёша, и расстанемся навсегда
Эти слова вывели юношу из оцепенения.
- Лена! А, может, не будем целоваться и встретимся завтра.
- Это невозможно, - усмехнулась девушка.
- Лен, выходи за меня замуж!
Тут уже девушка опешила. Она внимательно взглянула на Алек-сея. Сердце бедного курсанта замерло в ожидании злорадного ответа – вот удобный случай свести счёты за предательство четырехлетней дав-ности.
Автобус уже подъезжал к остановке.
- Ты знаешь, Лёша, все эти годы я жила мыслями о мести. Я хотела тебя унизить так же, как и ты меня. Мне снился этот миг. Четыре года я дер-жала в себе эту клятву, что отплачу тебе за всё. Я и сейчас считаю, что ты не заслуживаешь большего….
Автобус остановился, раскрылись створки дверей. Лена вскочила на подножку и закончила:
- И, наконец, сегодня я могу выполнить задуманное. Вообщем… я со-гласна… Но ты об этом пожалеешь!
Створки дверей замкнулись. Автобус тронулся.
- - - - - - - - - - - - - - -
Через полтора месяца они стали мужем и женой.
|
|
